Люди песков

Современные бедуины Синая — потомки тех, кто пришел в эти края около 800 лет назад. Одно из самых крупных и влиятельных племен — аль-мезеин, живущее вдоль 90-километровой линии побережья Красного моря, между курортными городами Дахаб и Шарм-эль-Шейх. Деревни аль-мезеин, как правило, — закрытый социум. Попасть сюда «с улицы» практически невозможно, а если получится, то вряд ли кто-то распахнет перед вами двери своего дома: обитатели пустыни в принципе не привыкли к гостям. Но и из правил бывают исключения.

 

 

«Женщины не позволят себя фотографировать, они слишком скромны», — сообщает проводник Иво, с которым я познакомилась накануне в Дахабе. Иво родился в песках, в деревне Харейза, вырос там, но несколько лет назад переехал в город, где устроился работать таксистом. Вся его родня осталась в деревне, и когда я рассказала ему, что хочу провести некоторое время в бедуинском поселении, Иво предложил единственный, по его компетентному мнению, возможный вариант: отвезти меня к его родне. 

 

 

Деревня Харейза состоит из 20 дворов, растянувшихся на километр. Каждый двор — небольшое пространство песка перед домом, огороженное забором с калиткой. Внутри — навес из плотных цветных одеял. В таком «шатре» обычно отдыхают, пьют чай и кофе, сидя на плетеных циновках. Все вышло так, как предупреждал проводник, — снимать женщин оказалось практически невозможно. Даже родная сестра Иво Джамиля всякий раз поправляла край платка, когда он спадал чуть ниже, чем следует, и открывал часть лица. 

 

Бедуины, как мужчины, так и женщины, всегда носили платки. Их роль утилитарна — защищать лицо и органы дыхания от мелкого песка во время порывов ветра и от палящего солнца. После того как племена Синая приняли ислам, добавилась еще одна функция — прятать от взглядов посторонних мужчин женское лицо. Ислам среди бедуинов, однако, так и не принял ортодоксальную форму. Бедуинские женщины спокойно, вопреки мусульманским традициям, садятся с мужчинами за один стол и даже принимают участие в беседах.

 

 

До принятия ислама бедуинский народ исповедовал язычество и верил в силу природных явлений. Люди почитали богов ветра, песка, Солнца и Луны, ведь им приходилось ориентироваться в безводных песчаных просторах, определяя верный путь для каравана, укрываться от ветра там, где укрытий практически нет, прятаться от ночного холода. В результате суровой кочевой жизни обитатели песков привыкли к ограничениям. У них нет лишней одежды и ненужных вещей. Их жилище с нашей точки зрения выглядит примитивно. Их скот вынослив и способен выживать во время долгих переходов. Дети неприхотливы. Еда скромна. 

 

 

Джамиля приглашает меня в дом, усаживает на ковре и заваривает чай — смесь из полыни, шалфея, мяты и других трав. Такой напиток бедуины называют мармареей, пьют с сахаром, крохотными порциями и обязательно горячим. В комнате на бетонных стенах красуются причудливые «обои» — выведенные по трафарету огромные золотые цветы. Старшая дочь Джамили, Гома, приносит подставку из тонкого железа на ножках, очень похожую на мангал, чайник и стеклянные рюмочки на 50 миллилитров. Гоме 15 лет, и она очень красива. В отличие от матери, она не каждый раз накидывает платок на лицо, если я смотрю на нее, но обязательно — если я беру в руки фотокамеру. 

 

 

«Мой, не жалей», — Джамиля льет мне на руки воду такой тонкой струйкой, что мне удается лишь размочить и растереть грязь по ладоням. Парадокс состоит в том, что при формальном водном изобилии — Синайский полуостров почти полностью окружен морями — воды для использования в быту здесь практически нет. В Харейзе вырыт колодец глубиной более 60 метров. За целый день в нем набирается не больше метра воды, при этом ее нельзя пить, она пригодна только для мытья и стирки. Питьевую воду бедуины покупают по 15 египетских фунтов за 50 литров, что примерно соответствует 70 рублям. Кроме того, в деревне установлены канистры объемом 300–500 литров для технической воды. Изредка приезжает машина и наполняет их — так реализуется правительственная программа по поддержке коренного населения. Однако я видела только то, что с канистрами играют дети. Они кричат в отверстие пустого бака, а затем, плотно прислонив ухо, слушают, как гулкое эхо мечется внутри. 

 

 

При свете дня в Харейзе вообще очень шумно, ее жители постоянно кричат — если не сказать «орут». Громко, непрестанно, и это с непривычки сильно утомляет. Позже я поняла, что это такой способ общения. Например, в горных ущельях острова Ла-Гомера (Канарские острова) живут люди, которые общаются с помощью свиста. По аналогии со свистом в Харейзе обычный способ передачи информации — крик. Общаться на таком «языке» возможно, потому что деревня расположена в ущелье и эхо разносится далеко — не обязательно идти за полкилометра, чтобы сообщить «соседке» новость. И всякий раз, когда я выходила из дома Джамили, женщины кричали об этом друг другу. Подходя к следующему двору, я издали видела хозяйку, которая ждала моего приближения. Она заранее показывала жестами, что ее тоже запрещено фотографировать. А ребятне, постоянно меня сопровождающей, поручалось следить за выполнением этого запрета. Дети ревностно выполняли поручение, закрывая объектив грязными ладошками. 

 

 

«Последние два месяца дождей совсем не было, — замечает Иво. — Когда пройдет дождь, все покрывается зеленью и даже маленькими деревьями, вот такими», — он приподнимает ладонь сантиметров на 20 от земли. Я удивляюсь, потому что в округе нет ни намека на высохшую растительность. Иво не теряется: «Всё козы поели, мы не трогали. Убить дерево — это все равно что убить душу».

 

 

Деревья в Харейзе — в основном это акации, реже эфедра и тамарикс — тщательно оберегаются. Как правило, они спрятаны во дворе, окруженные плотной изгородью из палок и проволоки, чтобы защитить и без того редкую листву от вездесущих коз. Жители песков выращивают дерево как ребенка, отрывая от себя воду, пока росток маленький и требует постоянного полива. По мере роста он уходит корнями глубоко в песок, выискивая в нем даже самую малую каплю влаги. Взрослые деревья несут для бедуинов сакральный смысл. Например, тамарикс, по мнению жителей пустыни, это библейская манна небесная, потому что он выделяет белый сок, который засахаривается в виде крупинок. То есть похож на настоящую манну — пищу, которой Бог кормил Моисея и его соплеменников во время 40-летних скитаний после исхода из Египта. Во время праздников — или просто чтобы отдохнуть от каждодневных забот — женщины вместе с маленькими детьми отправляются в горную долину, километров за пять от деревни, к одиноко стоящей акации. Берут с собой муку и соль, разводят огонь, готовят чай и пекут хлеб. У акации можно попросить исполнения желаний, если повезет — они сбудутся. 

 

 

Сидя под навесом во дворе, очень удобно наблюдать за детьми. По всему миру они играют с теми предметами и разыгрывают те ситуации, которые являются частью каждодневной жизни их родителей. Я наблюдала, как дети оленеводов играют в оленей, дети охотников-собирателей — в стрелы. Дети в индийских деревнях «проигрывают» жертвоприношения. А в деревне Харейза дети играют в песок. Они рисуют на песке, строят из песка. Песчаных игр здесь огромное множество — других игрушек все равно нет. Сперва ладонь наполняется крупным песком, и он рассыпается плотными параллельными бороздами. Между крупными бороздами насыпаются борозды из более мелкого песка. А «камешками» из слипшихся песчинок потом нужно попасть в пространство между бороздами. 

 

 

Ближе к вечеру в деревню один за другим начинают въезжать пикапы — возвращаются домой мужчины. Поразительно, но почти все мужчины песчаной деревни — рыбаки. Рыболовный промысел в этих местах не роскошь, а необходимость. Рыбу едят постоянно, а излишки можно продать на городском рынке и таким способом заработать на покупку питьевой воды. 

Каждое утро мужчины берут сети, маски с трубками и отправляются на побережье. Рыбалка занимает целый день. Иногда они не успевают вернуться в деревню и остаются ночевать прямо на берегу, в специально построенных «домиках», сколоченных из кусков фанеры, деревяшек, веток и бревен, выброшенных штормом на берег, со старыми одеялами, прикрывающими дыры. Когда ночью на побережье поднимается сильный ветер, одеяла хлопают и ухают при его порывах, словно кто-то настырно пытается ворваться внутрь. 

 

 

«Ты будешь хлеб?» — спрашивают меня рыбаки Авад и Саид, раздувая угли для утреннего чая. Мужчины достают муку, добавляют в нее немного воды и начинают замешивать тесто, ловко и быстро действуя руками. Каждый бедуин умеет готовить хлеб — это один из первых навыков, которому учат детей. Хлебом здесь называют огромного размера тонкие лепешки. Чтобы их приготовить, тесто разделяют на несколько порций. Каждую сначала раскатывают скалкой, а потом растягивают руками в разные стороны. Одновременно разжигается костер — для этого обычно используют высушенные ветки, которые выбрасывает море. Когда костер частично прогорает, поверх углей кладется диск из тонкого железа. Оно моментально прогревается, после чего на него кидают тонкое тесто. Три минуты, и бедуинский хлеб готов. Такой «скорый» рецепт используется жителями пустыни неспроста: перемещаясь на длинные расстояния, люди ненадолго останавливались, чтобы восстановить силы. За короткое время нужно было успеть не только отдохнуть, но и приготовить еду. 

 

 

Оставив на берегу одежду, рыбаки берут сети и после отлива отправляются по литорали в море. Отойдя метров на 200, они расправляют сеть и, волоча ее, идут по направлению к берегу. У нас такой способ называется «ловля бреднем». При этом в сеть попадается любая живность, размеры которой превышают размер ячеек. В случае с бедуинами — это почти все видовое разнообразие Красного моря, ради которого европейцы осваивают дайвинг. И сложно принять тот факт, что не все это пойдет «в котел». «Да, мурена съедобна, — говорит Авад, выкидывая еще живую метровую хищницу далеко в мангровые заросли. — Но бедуины ее не едят!» 

 

 

Зато с удовольствием едят голубей. Я очень люблю птиц и была приятно удивлена, узнав, что в каждом харейзском дворе есть голубятня. Тогда я не понимала, что голуби здесь — не украшение, а еда. Эти птицы очень удобны для содержания в песчаном хозяйстве. Дальние перелеты для них нормальны, и они всегда найдут чем поживиться, несмотря на то что кругом километры песка. А вот кур и уток приходится подкармливать, так как ни ручейков, ни оврагов, где они могли бы отыскать себе еду самостоятельно, в пустыне нет. 

 

 

К каждому бедуинскому дому вплотную примыкает загон для скота. В нем козы и овцы, отдельно от всей прочей живности привязан верблюд. Это универсальное животное, не только «корабль пустыни», но и молоко, шерсть и многое другое, необходимое для выживания в песках. Из верблюжьей шерсти делают войлок и вяжут теплую одежду, чтобы защититься зимой от холода — в горах ночная температура может снижаться до нуля. Войлок красят, им вышивают, из него ткут одеяла и ковры. Верблюжье молоко употребляют изредка, потому что, по словам бедуинов, доить верблюдиц сложно, они довольно своенравные, в отличие от коров. Верблюжьему молоку жители песков предпочитают буйволиное. Но позволить себе роскошь иметь в хозяйстве буйвола могут немногие. Помимо всего прочего, верблюжьим навозом топят жилища, его же используют в строительстве. А шкура верблюда — это кожа для мешков, ремней и упряжи. 

 

На ужин Джамиля готовит фатыр — небольшие лепешки, диаметром с десертную тарелку, нарезает овощи и отваривает макароны с рисом. Да, макароны здесь перемешивают с рисом и по отдельности не едят. «Так намного вкуснее», — поясняет Иво, загребая рисово-макаронную смесь с блюда кусочком лепешки. Мужчины и женщины сидят кругом, бок о бок друг с другом, иногда перекидываясь парой слов. Над деревней витает тонкий аромат свежеиспеченного хлеба. Перемигиваются красными огоньками угли, греющие чайничек с кофе. Смеркается.

 

С приходом темноты наступает долгожданная тишина. Бедуины, описывая переходы через пустыню, всегда заканчивают рассказ примерно так: а ночью всё замрет. И действительно: замирают крики людей, гогот птиц, утихает ветер. В тишине ты остаешься наедине сам с собой. Ложишься на циновку — ее расстилают прямо на песке. А над головой нет крыши, только звезды, которые ты видишь перед тем, как заснуть.