Монголия

…Старая грунтовка тянется вдоль восточного берега озера Хубсугул, соединяя два мелких поселка, Ханх и Хатгал. Последняя асфальтированная дорога осталась в России, упершись в пограничный переход в поселке Монды, куда я приехал автостопом. Здесь заканчиваются все привычные нам элементы цивилизации. Сюда добираются единицы, ибо южнее дорога становится малопроходимой.

Хубсугул служит, если можно так выразиться, «водоразделом» туризма Монголии. С севера через границу в Ханх попадают русские туристы. В Хатгал, на южной стороне озера, после того как там построили аэропорт, из Улан-Батора периодическими рейсами добираются иностранцы, но остаются на месте, скованные в передвижениях по причине тех же плохих дорог. А между этими мелкими центрами туризма в окружении кедровых лесов уединенно раскиданы десятки монгольских юрт с их скудным населением, ведущим отчасти отшельническую, но совершенно счастливую жизнь.

В стране, практически лишенной транспортного сообщения, самой интересной находкой для подобного мне путешественника оказываются хозяйства монголов, отрезанные от главных дорог. Поэтому от северного погранперехода Монды я направляюсь вдоль всего озера на юг до пересечения с первой оживленной дорогой. Цель — быть гостем, узнать поближе своего азиатского соседа, так и не прижившегося ни к Китаю, ни к России и служащего своеобразным буфером между более развитыми странами.

Что же происходит с традиционными устоями, хранимыми вечной суровостью сибирского климата, но подвергающимися неизбежному воздействию совершенно иной идеологии, настигающей нас в самых потаенных уголках земли, набрасывающейся на человека потоком информации и правил?

ЦВЕТОК И ЕЕ СЕМЬЯ

Юрты семьи Сэсэг я увидел ближе к вечеру второго дня пути на юг озера Хубсугул. Целый день пришлось пешком одолевать длинный безжизненный перевал. Навигация не подвела, и вслед за перевалом открылась обитаемая долина. В ясную погоду юрты монголов видны за несколько километров, но стоит поторопиться и добраться до них еще до заката.

Сэсэг, чье имя означает «цветок», по знакомой уже традиции наливает мне молочный чай, приглашая усесться на полу. Впоследствии только я узнал, что у чая сотни разновидностей: есть с солью, с травами, с кипяченым молоком яка. Хорошая хозяйка не даст кружке опустеть, ведь это может показаться негостеприимным. Считается, что гость удовлетворился чаем, только тогда, когда кружка остается нетронутой. Постепенно в «спорах за чай» исчезают скованность, культурный барьер, и начинает зарождаться разговор, но пока только в самых простых формах.

Около часа до темноты. Солнце еще не успело зайти за горизонт, но о дневной жаре на сегодня можно больше не беспокоиться. К этому времени в степи поднимается довольно резкий прохладный ветер, меняются краски, на озерной глади проявляются красноватые закатные блики. Монголы стараются пригнать стада как можно ближе к домам и поспешить внутрь, укрываясь от надвигающегося холода сибирской ночи.

Расстояния, поселения… Главная мера — это семья. Поэтому кажущиеся беспорядочно разбросанными монгольские юрты на самом деле расположены в определенном порядке. Чаще всего можно заметить, как они возникают то здесь, то там небольшими агломерациями. По количеству домов в группе можно легко определить размер семьи и приготовиться к масштабам предстоящей встречи.

В семье Сэсэг четыре юрты — по моему опыту, это довольно много. Но когда достаток большой, то и семья тоже соразмерна. Старики занимают отдельную юрту, как и остальные семейные пары. Дети «кочуют» от одной юрты к другой, иногда их оставляют с родителями, а иногда и с прародителями. Это зависит скорее от того, кто сегодня готовит еду.

Приготовление ужина сопровождается небольшой суетой. Хозяйка старается развернуть свою кухню на маленькой площади юрты, забитой при этом гостями. Движения ее четки и не оставляют сомнений в опыте повара. Не отходя от печки, Сэсэг успевает замесить и раскатать тесто, отрезать ломоть мяса от висящей у входа туши барана, поджарить раскатанную лепешку прямо на крышке чана с чаем и нарезать тесто на узкие полоски-макаронины.

Несмотря на множество дел, маленькая опытная хозяйка небольшого, но очень вместительного дома отточенными многолетним опытом движениями, подобно пауку с восемью руками, справляется не только с непрестанной поварской и домашней работой, но и с членами всей шумной, слишком любопытной семьи и новоприбывшими гостями. И все это не сходя с места и сохраняя при этом необычное хладнокровие!

Тут нужно уделить внимание любимому деликатесу монголов — кровяной колбасе. Возможно, именно он, а не нарастающий холод или диковинные гости из современного мира заставил всю семью утрамбоваться внутрь одной маловместительной хижины.

За час до этого момента зарезали барана. Его мясо пока не тронут, и туша долго будет пугающе висеть над входом в юрту, удивляя гостей, не привыкших к монгольскому быту. Чтобы отпраздновать столь малозначительное для нас, но важное для монголов событие, вся семья собирается на ужин, главные деликатесы которого — почки, сердце, легкие и другие внутренности животного. И, конечно, колбаса, сделанная из бараньей крови.

К этому времени глава семьи достал из-за кровати старый, потрепанный временем баян «Чайка» и протянул мне с надеждой. Едва ли я мог извлечь из этого инструмента что-либо похожее на звук, что уж говорить о мелодии, поэтому, поигравшись и оценив сокровище дедушки, пришлось вернуть баян обратно. «Это сыну. Сам не могу» — выдавил из себя короткую фразу дедушка. Он мало говорил, каждый раз ему приходилось вспоминать простые слова из давно забытой школьной программы русского языка. Так что даже краткий монолог в этот момент казался вершиной задушевной беседы.

Внимание от малополезного жестикулярного общения со старшим поколением отвлекла 16-летняя дочь Сэсэг. Собрав школьные тетради в ровную стопку на обеденном столе, она принялась методично опрашивать меня и составлять словарь русского языка. Такие разговоры полезны обеим сторонам. Я еще сильнее приоткрою тугую языковую дверь в новый мир и наконец-то смогу надеяться на зарождение беседы, пусть на самом примитивном уровне. Первое слово в моем блокноте — «суу» (молоко), дальше — «ямаа» (коза), и так далее: «гэр» (юрта), «жуух» (печь), «нуур» (озеро), «гол» (река), «сарлаг» (як)…

Сплошные существительные, описывающие разнообразный, но сравнительно примитивный быт, составляющий по большей части смысл человеческой жизни на этих землях. Позже мой словарик пополнялся новыми словами, и все больше я понимал в разговорах хозяйки и ее семьи.

МОНГОЛЬСКИЙ ДУХ

Утро начинается очень рано. Рассветные лучи касаются сочной степной травы, озаряющейся ярким салатовым отблеском. Дом пуст, но о недавнем пребывании хозяев говорит еще горячая печь, на которой неизменно варится молочный чай. Иногда они оставляют наказ помешивать чан с молоком, но в это утро ушли тихо и бесшумно.

В юрте всегда светло: белые стены замечательно отражают солнечный свет, попадающий через огромную круглую дыру в потолке. Она же помогает проветривать помещение, где царит неизменный «монгольский дух» — запах баранины, способный перебить любой чуждый этому месту аромат. Интерьер юрты прост и типичен и напоминает десяток других, встреченных мною: напротив двери стоит типовой гардеробный шкаф, который очень пестро покрашен смелой комбинацией красного и желтого цветов. На нем компактный дешевый телевизор, а по бокам две деревянные кровати — все в тех же ярких красках.

Телевизор питается от аккумулятора солнечной батареи и показывает спутниковые каналы благодаря маленькой тарелке снаружи юрты. Сейчас такие удобства перестали быть чем-то удивительным, а антенна в компании с солнечной батареей прилагается практически к каждому дому. Важной деталью остается печь-буржуйка в центре юрты, как сердце, дающее жизнь этому маленькому шатру из белой шерсти.

Возле печи всегда припасена стопка сушеных коровьих лепешек. Самая неожиданная часть интерьера — огромная туша барана, висящая у главного входа. Мясо вялят в прохладе, а к ужину хозяйка сможет отрезать крупный ломоть, не сходя со своего поварского места. Такой способ сушки очень типичен для сухого и холодного климата степей; у монголов он получил название «борц».

Долины у озера — самое благоприятное место для жизни, где можно найти чистую питьевую воду и дрова для печки, но монгольские семьи и здесь не изменили традиционным навыкам выживания. Вода — редкий гость в монгольских юртах. Жизнь крутится вокруг популярного и быстро надоедающего путешественнику молочного чая. Печь топится сухим навозом — экологичным и возобновляемым материалом. Даже в окружении кедровых лесов древесина не используется для печи.

Скорее всего, всему виной те же традиции кочевников: рано или поздно дерева рядом не будет, но жизнь, как и огонь монгольской печи, не затухнет, а будет держаться на навыках, полученных веками назад и не потерявших актуальность.

Недостатка в еде здесь нет и никогда не было. Более того, монгольские семьи на самом деле очень богаты и имеют сотни голов разнообразного скота: яков, баранов, коз, лошадей. Но старые традиции и удаленность от центров современного мира не дают семье обрастать вещами. Даже если продать половину скота и выручить огромные деньги, их просто не на что здесь тратить.

Прогресс запаздывает в эти земли, позволяя традициям взять верх и подольше сохранить этих людей под куполом счастья, которое многие современники могут испытывать, только путешествуя по страницам приключенческих книг. Именно поэтому на степных дорогах до сих пор привычно видеть скачущих галопом всадников, нарушающих тишину степей резкими и короткими выкриками.

КАК В СТАРЫЕ ВРЕМЕНА

Колея грунтовой дороги вдоль восточного берега озера Хубсугул как раз проходит «под самым боком» юрты Сэсэг и служит ориентиром для поиска жизни на просторных долинах. Раньше через реки в ущельях были перекинуты деревянные мосты, но ежегодные весенние паводки и сели медленно сточили опоры. Другого и не стоило ожидать, ведь за мостами уже некому следить.

Хотя Ханх и является центром сомона (административной единицы в Монголии), поселок напоминает пустеющую деревню, каких множество в России. При Советском Союзе Ханх был центром коллективного хозяйства и крупным приграничным транспортным узлом. Теперь редкие УАЗы, уходящие за провизией в Мурэн, вынуждены проделывать путь более чем в 200 километров по каменистым грунтовкам, пересекая многочисленные устья рек, чтобы доставить товары в Ханх, на север. Это наиболее популярный маршрут для связи поселка с внешним миром.

К зиме редкие островки человеческой жизни среди долин Хубсугула останутся в сезонном уединении, в долинах дорогу сильно занесет снегом, и транспортный поток через эти земли совсем оскудеет, ведь путь до ближайшего очага цивилизации по занесенной снегом грунтовке может занять неделю. В это время дети большинства семей сомона будут отправлены в интернат в Ханхе — единственное на все ближайшие поселки здание с централизованным водяным отоплением. Здесь же традиционно школьники изучают русский язык.

У старших родственников станет гораздо меньше работы, и их жизнь приобретет монотонный характер, чтобы снова расцвести к весне, требующей накопить много сил для тяжелого сезонного труда.

К древним, но живущим и сегодня традициям добавляется именно та, благодаря которой возможно стать частью этого простого и счастливого мира монгольской семьи — гостеприимность столь малочисленного и разрозненного народа, неразрывно связанная с адаптацией к жизни в суровых климатических условиях.

Минуя трудные перевалы среди неприветливых земель, путник всегда мог рассчитывать на теплый прием в любой юрте. Только это позволяло столь разделенному расстояниями народу сохранять тот небольшой объем культурного единства, что позволяет называть жителей, разбросанных на тысячах километров степей, людьми одной национальности. Гордые наездники — монголы — не горят желанием сменить практичных лошадей на мотоциклы, а дорог с покрытием в стране практически не существует. Вот и теперь, как в старые времена, по монгольской степи движутся всадники, разве что теперь к ним добавились редкие грузовики и джипы с туристами.