Сербия: жизнь на границе

Сербия: жизнь на границе

В Сербии нет моря. И это ее скрытое достоинство, буквально секретное преимущество. Именно это помогает ей не стать туристической банальностью — страной, куда приезжают на длинный отпуск, чтобы провести его весь в одной и той же местности. Даже для короткого путешествия в Сербии найдется маршрут, насыщенный впечатлениями, перипетиями большой истории и историями личными.

«А сейчас мы отправимся в домик царя Петра», — анонсирует гид. Память мгновенно рисует образ строения на Петровской набережной Петербурга, и я начинаю подозревать, что, пожалуй, у России и Сербии действительно куда больше общего, чем кажется на первый взгляд, особенно в Белграде. Там хоть и вывески на кириллице, и отель «Москва» среди города, и православные церкви на каждом шагу — но все-таки сербская столица куда больше похожа на Вену или Будапешт, чем на Москву с Петербургом. Ярко-зеленые крыши здания сербского парламента, рустованные фасады почтенных столичных отелей, плывущие по Дунаю прогулочные кораблики — географическая близость Австрии в Белграде ощущается отчетливее, чем духовная близость России.

Мы в Тополе, в самом сердце сербской Шумадии, в 80 километрах от Белграда. Я иду по дорожке и упираюсь в памятник Петру I: на нашего царя-плотника он совсем не похож, выглядит как типичный чиновник середины XIX столетия, в мундире и при пышных усах. Сербский Петр Первый жил на два века позже нашего, став королем в 1903 году. Впрочем, его тоже считают великим.

Холмы, усыпанные прошлогодними листьями, небольшие дома, старинные и новые вперемежку, — и огромное количество траурных объявлений, расклеенных по стволам деревьев. Ожившая картинка из фильма Кустурицы. В центре кадра — крепкая каменная церковь, выбеленная внутри, с резным деревянным алтарем, и длинный, тоже беленый дом с деревянной галереей. Сейчас здесь музей — он обустроен на месте, где находилась ставка Карагеоргия (по-сербски его называют «вождь»), предводителя сербов, восставших в 1804 году против власти Османской империи.

Жившие здесь, в окрестностях Белграда, сербы пользовались относительной автономией от султана, получив от него право избирать собственную власть и даже носить оружие, формально — для охраны границы. Границу, впрочем, не столько охраняли, сколько использовали для общения и торговли — с соплеменниками, жившими в Австро-Венгрии, лежавшей сразу за Дунаем. То историческое восстание началось как протест против произвола янычаров, нарушивших султанские предписания, — и переросло в сражения за независимость. Повстанцам удалось добиться успеха, хотя и ненадолго — и военную и дипломатическую помощь им оказала Российская империя, которая вела в этот период войны с Турцией. Именно из этой истории военной помощи и берет свое начало то радушие, о котором всегда рассказывают русские путешественники, побывавшие в Сербии.

У входа в мемориальный музей основателя династии Карагеоргиевичей (прозвище Карагеоргий, то есть Черный Георгий, он получил то ли за мрачный вид, то ли за дурной характер) стоит сигнальная пушка, у которой не хватает одной ручки. Это не боевая история. Именно здесь, в Тополе, Карагеоргия признали наследным правителем, объявили главой династии — а из пушечного металла отлили корону, которая в 1842 году увенчала голову его сына.

Топола и окрестности были важными для династии Карагеоргиевичей и впоследствии, в более мирные времена. Именно здесь, рядом с огромным собором Святого Георгия, построенным в начале XX века как семейная усыпальница Карагеоргиевичей, облицованным местным мрамором, и стоит искать сущность идеи «славянского единства» — главной темы для застольных разговоров между сербами и приезжающими к ним туристами из России. Внутри собор целиком отделан впечатляющей по размаху мозаикой (ее площадь — 3575 квадратных метров) — эти копии лучших произведений сербского церковного искусства сделал русский художник-эмигрант Смирнов, а саму мозаику по его эскизам изготовили в Германии. Под холмом, на котором расположен собор, стоит скромный одноэтажный дом — здесь жил король Петр II Карагеоргиевич, наблюдая за строительством храма. Теперь здесь тоже музей. Подарки, личные вещи — словом, все, что нужно для краткого погружения в историю сербской династии, с ее успехами и трагедией.

Трагедия случилась в совсем другом месте — далеко от Сербии и еще дальше от России. На берегу Средиземного моря, во французском Марселе, куда вошел на эсминце последний из Карагеоргиевичей, сербский царь Александр I, в трудном для его родины, да и для всей Европы, 1934 году. И в тот же день он был убит здесь — вместе с французским премьером Луи Барту, который пригласил его для переговоров о создании в Средиземноморье политического блока, способного противостоять усиливавшимся фашистским режимам. Александра предупреждали об опасности — но он ответил: «Карагеоргиевичи не отступают». Эта история помогает увидеть иссякнувшую сербскую династию не только как традиционных русофилов (а и сегодня в Сербии все, кто симпатизирует России, считают себя в некотором роде подданными Карагеоргиевичей, в то время как сербские «западники» стоят на стороне соперничавшей династии Обреновичей). Связь, тянущаяся из маленькой Тополы через Белград на юг Франции, рисует образ последнего сербского царя уже совсем на другом фоне — и дает понять, что Сербия — это не просто братская, славянская страна, а то, что лежит между нами и Европой. Не только в географическом смысле.

На въезде в Белград — привет из тех мест, где прервалась жизнь последнего из Карагеоргиевичей. С эстакады, ведущей в центр сербской столицы, видна La Santa de Beograde — работа французского уличного художника Remed, который переработал в духе современного стрит-арта традиционную иконографию Богоматери Троеручицы. Получилось несколько сюрреалистично: Богоматерь и защищает, и одновременно разрушает город.

Сегодняшний Белград очаровывает путешественников своим бурным развитием. Особенно много говорят о районе Савамала, где в бывших портовых и складских помещениях открываются бары, рестораны, апарт-отели, разнообразные магазинчики — подчас действительно очаровательные.

Желтый портовый «журавль», открывающий променад вдоль Савы, куда вечером приходят самые модные из нынешних белградцев, грозит стать новым городским символом. Впрочем, далеко не всем жителям столицы это нравится: вместе с бурным развитием района в нем заметно повышаются цены, и многие его прежние обитатели оказываются вынуждены покинуть привычное место. То, что переживает район Савамала, — это так называемая джентрификация top-down, когда промышленные в прошлом районы осваивают не окрестные жители, получившие возможность открыть здесь свой бизнес или стать людьми искусства, а пришлые девелоперы. «Вы не узнаете Белград», — частенько говорят его жители тем, кто тут не впервые. Одновременно с гордостью и тревогой: что будет дальше с его пусть не самым привлекательным, но таким знакомым лицом?

В стеклянном фасаде отражается купол церкви, сложенной из крупных камней, и ты никак не определишь, когда эту церковь построили, — то ли в Средневековье, то ли в XIX веке, то ли вчера, — вот что такое Белград. Здесь видишь здания — вроде Дома Синдиката, — как будто перенесенные с главной площади какого-нибудь российского провинциального города, а потом проходишь еще немного, и оказываешься на типичной венской улице, в конце которой обязательно будет гостеприимный парк. А сразу за ним — крошечная русская церковка.

Сербию — как страну и как феномен — открыл современному миру Милорад Павич. Но теперь его репутация в качестве городского гида сомнительна. Многие места, о которых он с упоением рассказывает в знаменитой «Биографии Белграда», уже приобрели такую широкую туристическую известность, что их посещение стало необязательным. Впрочем, и их стоит увидеть своими глазами — не во всем же доверять писателям, пусть даже и великим.

Павич много пишет о знаменитой Белградcкой крепости в парке Калемегдан — но отчего-то умалчивает о том, как на закате дня осенью или весной магическая золотая дымка окутывает место слияния Савы и Дуная, вид на которое открывается как раз с крепостных стен. Глядя вниз на контур древнего здания Патриархии или на понтонный мост, чувствуешь себя уже оторвавшимся от земли. Павич пишет о богатой литературной и художественной жизни послевоенного Белграда, о десятках художников и писателей, нашедших здесь вдохновение, — и внезапно это помогает понять, как чувствуют себя писатели, работающие не дома, а в дороге. Нынешняя эпоха экспериментов, которыми так увлечена индустрия гостеприимства, заслоняет собой богатейшую культурную историю отелей, таких как оформленный строгим деревом белградский «Метрополь Палас». Не обязательно шикарных, но неизменно элегантных, на протяжении второй половины XX века принимавших тех, кто взялся за исследование окружающего мира, с их блокнотами, очиненными карандашами, дорожными чемоданами, письмами таким же путешествующим друзьям. Писателей старого стиля — имевших свое братство, о котором Павич скромно умалчивает. Самое время прийти в отель, открыть блокнот (если у вас нет бювара) и попробовать записать все то, что накопилось в памяти за день. И придумать, куда дальше отправиться в путь.

Сербские дороги, ведущие в сторону боснийской границы, будто подвешенные среди гор, заслуживают того, чтобы проехать по ним. Мимо проносятся огромные карьеры, речные плотины и шлюзы на ГЭС (ее построили по проекту самого Николы Теслы, сумрачного балканского гения). Весь здешний приграничный ландшафт — разномастные горные породы и почвы, от молочных известняков до рыжих глин и супесей, огромные, будто масштабированные зеленые мосты в духе ар-нуво и навсегда запечатленные Кустурицей на верхних веках наших глаз горные туннели.

У приграничной деревни Мокра-Гора находится легендарная горная узкоколейка в форме восьмерки «Шарганска осмица», такая извилистая, что пассажиры часто предпочитали выйти на середине маршрута, спуститься по тропам пешком и поджидать поезд на станции.

На полпути к ней от столицы поджидает Овчарско-Кабларское ущелье, расположенное вблизи города Чачак. Недалеко от него, в селе Гуча, проходит уже ставший традиционным летний Фестиваль трубачей — и горы многократно усиливают голоса духовых, превращая любую мелодию в хтонический гимн. Здесь же, в ущелье, до сих пор идет религиозная жизнь: в Каблар-Чачаке еще в XVI веке появилось больше дюжины небольших монастырей — в недосягаемом ущелье сербские монахи скрывались от возможных преследований турок. Здешний Вознесенский монастырь тоже выглядит кинематографично. Деревянная колокольня, силуэты деревьев на фоне плотного серого неба и леса, простирающегося далеко, до самой Боснии, до границы христианского мира. В здешнем храме — фрески, созданные в первый год XVII столетия, точные в линиях, скромные в выборе цветов. Их сделал местный мастер, и рассматривать их — испытание на зоркость, испытание на чувствительность: увидеть красоту здешней уединенной жизни среди религиозных картин, которые не растиражированы на открытках и вообще мало кому известны.

Сербия — страна, куда можно и нужно приезжать ради оздоровления. Здешние бальнеологические курорты — Врнячка-Баня, Соко-Баня и другие — пользовались славой термальных курортов еще при Карагеоргиевичах. В Сербии можно кататься на лыжах в Копаонике или исследовать модные гастрономические веяния в Белграде. А безусловное преимущество Сербии — отсутствие визы для россиян — позволит, проснувшись однажды утром с желанием «куда-нибудь» съездить, уже вечером оказаться в аэропорту Белграда.

Комментарии

Оставить комментарий
Анна Щербакова
Анна Щербакова
28 Августа 2016