Хошимин

В протоке, заполненной мутно-зеленой тягучей водой, роятся голубые плоскодонные лодки: кажется, их называют джонками. Лодки звонко сталкиваются друг с другом, будто кто-то ударяет по деке музыкального инструмента.

На корме каждой джонки восседают гребцы — в непременных конических шляпах. Такие же — на головах пассажиров, туристов со всего света. Большинство — из Китая и Южной Кореи, но из лодок то и дело слышна и русская, и английская речь — то с жизнерадостным австралийским, то с тягучим техасским акцентом. Техасцы в пародийных клетчатых рубахах подозрительно поглядывают на то, как начинает густо сереть небо, и отмечают: «It’s fixin to rain». Гребцы достают дождевики, чтобы раздать их пассажирам — через полминуты разразится тропический ливень. Впрочем, в сезон дождей он никого не удивляет.

Дожди, длящиеся по полгода, лодки, конические шляпы, подвязанные цветными платками, мангровые заросли — таким Вьетнам представал на открытках и фотографиях, попадавших в нашу страну в социалистическую эпоху. Для полноты картины не хватает разве что рисовых плантаций. Они, впрочем, неподалеку: подлетая к городу, мы видели гектары затопленных полей в иллюминаторы самолета Vietnam Airlines.

Через пять минут картинка меняется. Вместо крошечной джонки теперь скрипучий старинный кораблик, вместо весел — несговорчивый дизель, вместо узкой протоки — бескрайняя муть дельты Меконга. Одна из самых больших рек мира, здесь она больше похожа на море — с порывистым ветром и высокими волнами, заставляющими усомниться в счастливом исходе нашего путешествия. Однако спустя полчаса мы благополучно швартуемся на «большой земле», чтобы отправиться дальше, в Сайгон.

После пасторальных картин дельты Меконга Сайгон напоминает Нью-Йорк. Высоченные здания, логотипы модных брендов и мировых отельных сетей, неоновые вывески многочисленных кофеен Phuc Long, местного аналога «Старбакса», и еще более многочисленные — забегаловок Pho 24 (как следует из их названия, здесь в любое время суток можно отведать тарелку горячего супа фо). Между ними — лавчонки и прилавки всех мастей. Мимо них друг за другом сплошной вереницей ползут зеленые, белые и желтые такси, добавляя городу очков в пользу сравнения с Нью-Йорком. Между ними проскакивают автобусы с туристами и редкие автомобили. Машин в Сайгоне действительно очень мало: 216-процентный налог на их приобретение заставляет вьетнамцев хранить верность мотоциклам.

Сверкающие хромом новенькие Piaggio, спортивные «японцы», скутеры неизвестных марок, похожие на уменьшенные копии «Веспы», ржавые драндулеты, сохранившиеся едва ли не со времен Вьетнамской войны, — все они плотным потоком движутся по улицам и бульварам Сайгона.

К сайгонскому дорожному движению хочется добавить определение «броуновское». В потоке в двух правых полосах, отведенных двухколесным агрегатам, ежесекундно кто-то перестраивается, кто-то кого-то обгоняет змейкой, кто-то притирается вплотную к соседям… Волей-неволей закрадывается мысль, что налог в 216% — не драконовская, а наоборот, гуманная мера: если бы хотя бы четверть сайгонских мотоциклистов пересела на автомобили, город замер бы в вечной пробке.

Считается, что собственный мотоцикл имеется у каждого из совершеннолетних жителей семимиллионного Сайгона. В действительности — то  ли официальная статистика что-то не договаривает, то ли внушительная часть учтенных машин не на ходу. Во всяком случае, нередко можно увидеть, как на одном крохотном скутере восседают трое, а то и четверо горожан (и детей разных возрастов, и взрослых). Вероятно, сайгонцам известно какое-то особое искусство мотоэквилибристики: как уместить на одну «Веспу» все семейство, пару здоровенных сумок или корзин, переброшенных через сиденье, да еще и собаку в придачу. У здешних четвероногих, похоже, железная выдержка: они спокойно ездят, стоя поперек подножек, и не выказывают ни малейших признаков беспокойства. Вам тоже потребуются спокойствие и выдержка — по крайней мере для того, чтобы просто перейти улицу: светофоров в этом городе явно меньше, чем всего остального. Во всяком случае, их куда меньше, чем красных флагов со звездами, портретов Хо Ши Мина, которого чаще называют дядюшкой Хо, и заведений, где можно заказать чашку горячего фо.

Фо — это очень просто. Это бульон — с рисовой лапшой, кусочками мяса или курицей. Если судить по голливудским комедиям, фо для вьетнамца — примерно то же самое, что для итальянца — паста. Это, конечно, стереотип: в Сайгоне можно найти немало другой уличной еды. Например, сандвичи банми — пряно-острые типично вьетнамские начинки во французском багете. Но сами вьетнамцы хранят верность фо: его едят утром, днем и поздно ночью, им перекусывают в придорожных забегаловках и его же заказывают в ресторанах.

В ресторане, пожалуй, стоит заказать что-то другое — в Nqoc Suong попривередничать, выбирая морские деликатесы, а во Viet Village распробовать жареные пирожки с крабом и курицу в сладком соусе. А за фо загляните лучше туда, где он в центре внимания: в вездесущий Pho 24 или единственный в своем роде Pho 2000. Цифра в названии — это год, когда, в ходе официального визита во Вьетнам, скромное заведение почтил своим вниманием Билл Клинтон. Об этом факте гиды сообщают с иронией. Да и как обойтись без нее здесь, в Сайгоне, где словосочетание «американский президент» до сих пор вызывает смешанные чувства? Для тех, кто успел позабыть, — во время Вьетнамской войны город оставался столицей проамериканского Южного Вьетнама, а теперь он — крупнейший город Вьетнама социалистического и официально носит имя Хошимин. Но Сайгоном его называют, кажется, все-таки чаще.

Социализм у вьетнамцев получился с выраженным капиталистическим лицом: повсюду кипит торговля, а неоновые логотипы worldwide-брендов на улицах Сайгона встречаются даже чаще, чем красные флаги со звездами, серпами и молотами и плакаты с дядюшкой Хо в окружении пионеров. Сайгон действительно похож на Нью-Йорк. Но по большей части на Нью-Йорк из страшных снов сенатора Джозефа Маккарти.

«Трудно поверить, что мы на другом конце земли», — смеясь, обмениваются впечатлениями двое молодых американцев с мотоциклетными шлемами в руках. Похоже, они намереваются взять напрокат пару мотороллеров (прокатные конторы в Хошимине — на каждом шагу, можно арендовать скутер и гонять по городу в свое удовольствие, а можно присоединиться к так называемым «Веспа-турам» и провести 3,5 часа на двух колесах, исследуя город вместе с местным гидом). На следующий день я увижу эту же парочку в Музее жертв войны — уже без следов улыбок на лицах. В полной тишине они будут рассматривать фотоснимки времен Вьетнамской войны, пытаясь как-то примириться с тем фактом, что во всех этих ужасах виновны их соотечественники — быть может, даже их собственные деды.

В соседнем зале еще один юный американец рыдает на плече своей одноклассницы. С черно-белого фото на них смотрит ребенок, изуродованный «Агентом Оранжем» — жуткой смесью гербицидов и дефолиантов, которыми пилоты американских ВВС щедро поливали поля сражений. Фотоснимки в музейных залах и правда производят неизгладимое впечатление — и не только на потомков американских солдат. Двое французских лицеистов вскрикивают в изумлении, глядя на обезображенное лицо запечатленной на фото девочки, и пугаются еще больше, прочитав, что девочка родилась годы спустя после капитуляции Южного Вьетнама, а Agent Orange продолжает действовать до сих пор. «Удивительно, что все это случилось уже после Нюрнбергского процесса», — замечает один из них профессорским тоном. Второй серьезно соглашается, и уже трудно поверить, что пять минут назад они с азартом школьников, видевших оружие только в компьютерных играх, обсуждали достоинства и недостатки гранат и винтовок, выставленных в витринах.

На входе в Музей жертв войны (еще недавно он назывался Музеем военных преступлений, а еще раньше — Музеем военных преступлений американского империализма и марионеточного правительства Южного Вьетнама) посетителям на рукав наклеивают круглый стикер с изображением голубя мира. Второй похожий можно получить в партизанских туннелях Кучи, в часе езды от Хошимина.

Здесь — любовно восстановленные траншеи (их тут две сотни километров), подпольные, в прямом и переносном смысле, операционные и арсеналы, хитроумные ловушки и восковые фигуры партизан в черных одеждах из тонкого полотна и обязательных клетчатых шарфах (если понравится, можете приобрести такой же в сувенирной лавке у выхода). Перед входом в туннели посетителям демонстрируют 15-минутный фильм «Героические партизаны деревни Кучи». Он не намного моложе Вьетнамской войны. Пренебрегать просмотром не стоит: кадры военной хроники сопровождаются комментариями на русском языке, составленными с вьетнамским усердием и любовью к метафорам, которые с лихвой компенсируют не слишком блестящий уровень владения языком. На экране — «девушка, чей рост меньше окопа, но чья ненависть выше земли» и ее однополчанка, «которая любила песни больше, чем рис, войны и пушки»; «американские агрессоры, как злые сумасшедшие чорты уничтожавшие женщин и детей, кастрюли и сковородки и даже буддистские статуи» и бравые партизаны из Кучи, «устойчиво и категорически» сражавшиеся с врагами. Словом, любителям исторических документов рекомендуется.

За следующей порцией исторических источников стоит отправиться во Дворец воссоединения. С 1967 и до 1975-го за его имитирующим бамбуковые заросли фасадом квартировало то самое «марионеточное правительство» Южного Вьетнама, а после его капитуляции здание было решено превратить в музей. Для нынешних вьетнамцев это место — что-то вроде Берлинской стены для немцев, а для нас — короткое путешествие в середину XX века и даже в наше собственное прошлое. Внутри — бункеры, набитые радиоаппаратурой, нетронутая обстановка правительственных кабинетов, залов заседания совета национальной безопасности и комнат, где южновьетнамский президент Нгуен Ван Тхьеу встречался со своими министрами и американскими советниками. На самом верху здания, выстроенного в форме китайского иероглифа, обозначающего «процветание», — темный паркет танцевального зала. Архитектор Нго Вьет Тху задумывал эту террасу как зал для медитаций, но Нгуен Ван Тхьеу превратил ее в грандиозную танцплощадку. Сюда стоит зайти даже тем, кто равнодушен к недавней вьетнамской истории, ради того, чтобы окунуться в неповторимую атмосферу первых эпизодов «бондианы» и окинуть город взглядом с крыши дворца — во всех четырех направлениях.

Еще более впечатляющая панорама открывается с верхнего этажа 262-метрового небоскреба Bitexco, самого высокого в городе. За вход на смотровую площадку нужно заплатить порядка 15 долларов, поэтому лучше сразу завернуть в расположенный здесь же бар, где можно насладиться тем же видом за ту же цену, но с коктейлем в руках. 15 баксов за коктейль — цена не то чтобы скромная, но в Сайгоне алкоголь — вообще недешевое удовольствие. Бокал вина в ресторане стоит не меньше 12 баксов, и это если речь идет о местном, вьетнамском вине, а за бутылку какого-нибудь «Кот-дю-Рон» попросят целое состояние. Впрочем, не только французское вино, но и вообще все французское здесь по-прежнему ассоциируется с роскошью.

«Наш Нотр-Дам — точная копия Нотр-Дама в Париже», — докладывает гид. В действительности общего у них — разве что пара башен, три нефа и трансепт, а в остальном они различны настолько, насколько и должны отличаться друг от друга готический собор и базилика в колониальном вкусе. Несмотря на то, что строили здешний собор парижские каменщики из марсельского камня, а витражи привезли из самого Шартра, ничего особенно «французского» в его облике нет. За французским стоит заглянуть по соседству — в здание Центрального почтамта. Яично-желтый фасад скрывает аутентичные металлические конструкции перекрытий, сооруженных не кем-нибудь, а самим Гюставом Эйфелем. Дабы никто не сомневался в их подлинности, выглядывающие из стен части каркаса выкрашены зеленой краской того самого оттенка, в который в Париже красят выходы метро и питьевые фонтанчики.

Кроме впечатляющего здания почтамта (внутри теперь идет бойкая торговля сувенирами, но отправить отсюда домой открыточку со штемпелем Хошимина по-прежнему можно), в наследство от французских колонизаторов вьетнамцам досталась и кофейная культура. Кофе в этой стране пьют много и с удовольствием, а еще его здесь выращивают. Вьетнамский кофе — смесь арабики и робусты, причем робуста обычно преобладает, отчего кофе здесь непривычно терпкий и даже горький. Впрочем, ни эспрессо, ни нуазетт, ни даже гран-кафе вьетнамцы не слишком жалуют, по-прежнему отдавая предпочтение собственному рецепту — кофе со сгущенкой, который готовят в специальных чашках с керамическим фильтром. Вьетнамцы уверяют, что сладкое консервированное молоко сюда тоже привезли французы, хотя нынешние туристы из Франции этому очень удивляются: они привыкли ассоциировать сгущенку с американским армейским рационом.

Впрочем, как бы то ни было и кто бы ни привез сюда и сгущенку, и саженцы кофейных деревьев, именно здесь они соединились в бодрящий холодный дуэт. Без которого в душном Сайгоне пришлось бы нелегко. 

Редакция благодарит представительство

Vietnam Airlines в России

за помощь в подготовке материала