Рождество в Фиваиде

Традиционно в канун Рождества толпы паломников всех христианских конфессий движутся в израильский Вифлеем - туда, где, если верить Евангелию, две с лишним тысячи лет назад появился младенец Христос. Дважды за зиму (в ночь Рождества по юлианскому и григорианскому календарям) приехавшие со всех концов света люди заполняют огромную базилику времен императора Юстиниана - и замирают в ожидании главного события ночи. Каждый из них желает своими глазами увидеть, как над Святой землей в который уже раз взойдет яркая рождественская звезда, явление которой двадцать веков назад знаменовало начало спасения всего человеческого рода. Однако есть и те, кто избирает в эти дни другой маршрут - и отправляется в Фиваиду, окрестности древних Фив, сегодняшнюю Республику Египет. И не случайно. Во-первых, Святая земля, регион, где разворачивался захватывающий новозаветный сюжет, отнюдь не ограничивается рубежами Израиля, простираясь в пределы Египта, Ливана и Сирии. А во-вторых, стоит вспомнить, что семейство плотника Иосифа, в котором и родился Иисус, оставалось в Вифлееме совсем недолго - и уже спустя несколько дней после появления мальчика на свет покинуло Иудею. Спасаясь от агентов царя Ирода, отдавшего приказ убить всех младенцев в Иудее, Мария и Иосиф бегут в Египет. Если верить коптской традиции, они провели здесь целых три года - и вернулись в Палестину только после смерти Ирода. Отправляясь сюда в канун Рождества, мы как будто готовимся к встрече со Святым семейством - и с чудом вообще. И это ощущение не отпустит нас до конца путешествия.

В календаре коптов 13 месяцев, но Рождество они празднуют тогда же, когда и православные русские, - в ночь на 7 января. На этом их сходство с нами, кажется, и заканчивается. Непохожие на насельников российских обителей коптские монахи, непривычная манера письма фресок, непонятный язык (и даже два, и оба используются в храмовой практике)...
Копты утверждают, что за их самоназванием скрываются не только представители отдельной религиозной конфессии, но и гораздо большее. Они считают себя потомками исконного населения Египта, тех, кто жил здесь до арабского завоевания. Само короткое словечко «копт» - стяженная форма греческого aigyptos, «египтянин». Оно возникло, вероятно, в эллинистическую эпоху, когда на окраинах Римской империи, оставленных в наследство могущественной державой Александра Македонского, причудливо сплавились римские, греческие и восточные элементы. В те времена сложилось и коптское письмо - греческая в своей основе графика, зафиксировавшая звучащую египетскую речь, ту самую, которую до этого запечатлевали знаменитые иероглифы.

Сегодня на коптском языке говорят всего 300 человек (остальные египетские копты в быту и культуре используют арабский), однако в нем существуют два живых диалекта, а самый популярный из них, бохайский, является и языком богослужения коптских христиан.

По преданию, коптская церковь была основана евангелистом Марком, апостолом от семидесяти, проповедовавшим в Египте. Верующие копты возводят свою церковь к первым александрийским патриархам. Однако не стоит путать их с теми, кто сегодня входит в юрисдикцию вселенского патриарха александрийского. В отличие от них (да и от других членов Пентархии), копты не приняли решений Халкидонского собора и полагают, что человеческое и божественное начала в фигуре Иисуса Христа неразрывны и неразделимы. Именно поэтому крестное знамение здесь принято совершать одним перстом.

Свой пусть в поисках наследников аскетов и подвижников, чьей традиции вот уже больше тысячи лет, мы начинаем в Шарм-эш-Шейхе - без преувеличения, самом новом из египетских городов. Этому туристическому центру на Синайском полуострове едва ли более тридцати лет - в то время, как многие другие египетские города могут похвастаться историей, уводящей далеко назад от условного нулевого года, рубежа тысячелетий. Название «Шарм-эш-Шейх» переводится с арабского примерно как «бухта богатого (и уважаемого) человека» - словно бы все прилетевшие сюда приглашены в гости каким-то радушным, очень богатым, но невидимым хозяином. Еще Шарм-эш-Шейх принято называть «городом мира» - в том смысле, что здесь всегда рады гостям, и, кажется, что никакие политические события и потрясения не могут повлиять на гостеприимство его жителей. В Шарме, где отовсюду видны горы, словно бы подступающие к городу, - или, скорее, охраняющие его, отдыхают туристы со всего мира. На его улицах можно услышать речь едва ли не на любом языке мира, здесь можно найти все, что душе угодно - от лавок с подлинными восточными специями и благовониями до самых популярных европейских кофеен. Отели здесь тоже на любой вкус, каждый со своей концепцией и неповторимыми деталями; например, выходящий прямо на море и стоящий в некотором отдалении от Naama Bay, развлекательного «сердца» Шарм-эш-Шейха, Savoy с примыкающей к нему прогулочной улицей SOHO Square кажется похожим на необъятный дворец сказочного правителя, шейха или султана. Здесь можно увидеть и попробовать самые диковинные вещи, а из окон комнат видно безмятежное море, экзотическую зелень и богатые самыми разными красками рассветы и закаты. Как и полагается в хорошем султанском дворце, здесь все словно стремиться опередить ваши желания и исполнить их еще до того, как вы успеете об этом подумать. И как ни трудно покинуть это роскошное и гостеприимное место, наш путь все же лежит в пустыню - к отречению от мирского, молитвенному сосредоточению, словом всему, что приготовляет к встрече с чудом.

Начиная путь из туристического оазиса в глубь египетской пустыни, мы надеемся через несколько часов попасть в монастырь Святого Антония Великого - обитель, стоящую на том самом месте, где основал свой последний скит первый в мире монах Антоний. Мы - это я и мой проводник, копт с совсем не христианским именем Эмад. Встретить тихую радость Рождества среди отшельников - интересный и уникальный опыт, но обстоятельства сложились так, что в полночь мы были уже совсем в другом месте.
Сначала все шло как по маслу: за несколько дней до прибытия удалось связаться по телефону с одним из монахов. Авва Рувайс (или абуна Рувайс, на местный арабский манер) радостно поздравил с прошедшим Новым годом, а узнав, что в сочельник мы собираемся приехать в монастырь, строго наказал постараться быть как можно раньше, ведь накануне Рождества у всех монахов множество дел, а в три часа дня уже начинается богослужение.
В начале девятого утра, ощущая еще не отступивший ночной холод зимней пустыни, мы подходим к гостеприимно открытым воротам обители. На территории безлюдно, лишь за стойкой с табличкой «Information» сидит одинокий монах. Пока он звонит в администрацию, чтобы получить указания насчет вновь прибывших паломников, мы ожидаем в сырой сводчатой комнате. Наконец за нами приходит монах, на которого сегодня возложено послушание экскурсовода, и одновременно появляется группа туристов из Румынии. Солнце начинает потихоньку пригревать. Пока все перебирают в монастырской лавке знаменитые коптские кожаные кресты и иконы, я пытаюсь наладить контакт - и попросить разрешения остаться на службу. Но натыкаюсь на краткий и категоричный отказ. Дело даже не в том, что монахи живут уединенно и не допускают в свою жизнь посторонних. Монастырские правила еще с IV века, с момента основания обители, запрещают женщинам присутствовать на богослужении. Отец-экскурсовод качает головой и лаконично отвечает по-английски: «No way». Здесь остается только склонить голову перед неукоснительным соблюдением многовековой традиции - и поспешить осмотреть одну из древнейших в мире обителей (здесь утверждают, что самую древнюю), пока не началась литургия.

Над монастырем возвышаются две башни - они знакомы каждому, кто хоть раз видел фотографии, привезенные отсюда: башни попадают едва ли не в каждый кадр. Они построены по меркам здешнего времени совсем недавно - в 1930-е, хотя на территории монастыря скрываются строения - ровесники обители. Монах-экскурсовод открывает деревянную дверь в одном из них и приглашает нас в помещение бывшей трапезной. Оно наполняется шумом и щелканьем фотозатворов - а раньше здесь всегда царило безмолвие. Монахи трапезничали в этом зале лишь раз в неделю, молча вкушая скудную пищу, покуда один из них читал Евангелие или творения отцов церкви. Собственно, трапезная - лишь одно из помещений здания, а в целом это крепость VI века, сооруженная по приказу императора Юстиниана в рамках затеянной им масштабной реконструкции всех монастырей на Востоке. Крепость была нужна, чтобы защитить монахов от набегов кочевников, и потому на ее верхнем ярусе (как, впрочем, и в любом коптском монастыре) располагается капелла, посвященная архангелу Михаилу, предводителю небесного войска. Вообще в монастыре множество часовен - Девы Марии, Святого Георгия и даже... Четырех существ Апокалипсиса. Последняя - уже не в самой крепости, а пристроена к главному храму, собору Святого Антония. Туда мы и отправились.

Перед входом в храм здесь принято снимать обувь - это, конечно, отголоски истории Моисея, снявшего обувь на Святой земле. Ковры, застилающие пол, глушат звуки - кажется, что ты здесь совсем один. Несколько шагов внутрь - и застываешь в оцепенении. Со стен древней церкви, ровесницы монастыря, смотрят - вполне буквально и очень пронзительно - святые воины, первые преподобные, архангелы. Продолговатые глаза, каких не встретить больше нигде в христианской живописи, брови вразлет - попытка заглянуть в глаза святости. Персонажи, во главе с Христом Пантократором в апсиде за деревянным алтарем, увлекают в мистический хоровод и выхватывают пришедшего из земной повседневности.

 
Здесь вообще всё - хоровод и лабиринт. Сама церковь состоит из трех частей, отделенных друг от друга деревянными решетками, - проходя через них к главному алтарю, посвященному преподобному Антонию, словно преодолеваешь символический путь к небесному престолу. Монах-провожатый отзывает меня в сторону и показывает еще один алтарь - это и есть та самая капелла Четырех существ Апокалипсиса. Дверь деревянного алтаря открывается - и взору предстает необычный деисус: Спас в Силах, написанный все в той же завораживающей манере, Богоматерь и Иоанн Предтеча, а также четыре существа, обращающиеся с молитвой за все живущее: лев - за диких животных, телец - за скот, орел - за птиц, а человек - за весь человеческий род. Они же считаются символами четырех евангелистов. Здесь древнеегипетская природа коптского искусства становится очевидной: орел вполне отчетливо напоминает бога Гора с птичьей головой.
Через храм Святого Антония можно попасть в своеобразный лабиринт церквей, и здесь ожидают встречи не только с древними святыми, но и с современными - по пути в церковь Двенадцати Апостолов в специальном помещении находятся мощи святого Йостоса - праведника XX века, насельника монастыря, известного как «молчаливый монах». Здесь его очень почитают, следуя его наставлениям как заветам ближайшего из учителей.

Если в храме Антония царили тишина и покой, то церковь Двенадцати Апостолов наполнена предпраздничной суетой. Именно здесь вскоре начнется рождественская служба, и теперь монахи заняты последними приготовлениями. Высокий инок, стоя на стремянке, отдает указания мальчику-помощнику. Другие украшают храм. Нужно сказать, что кроме нашего провожатого это были единственные монахи, которых мы увидели здесь. Хотя в обители живет более сотни человек - ведь это ключевой форпост коптской церкви, и здесь когда-то подвизался ее глава, папа Шенуда III, - но в сочельник все заняты и не спешат показываться на глаза гостям.
Вообще здесь жизнь течет ровно так, как и полтора тысячелетия назад, тихо и мерно - как струится вода в монастырском источнике, снабжающем братию водой с момента основания обители. Рядом с ключом, на высоком каменном постаменте, удивительное сооружение с многочисленными отверстиями. Здесь живут птицы, а деревянные балки сверху образуют подобие креста, делая этот «орнитологический термитник» похожим на храм - для тех, что не сеют, не жнут, не собирают в житницы. Эту постройку так и называют - «Птичья церковь».

Теперь нам предстоит совершить восхождение на вершину стоящей рядом горы, в молитвенную пещеру, где преподобный Антоний окончил свои дни. Мы покидаем внутренние монастырские стены - а внешние, совсем новые, которыми обнесена вся внушительная территория обители, будут видны при подъеме. К пещере, сохранившейся с IV столетия, идут по лестнице в тысячу ступеней; вдоль всего пути установлены таблички с цитатами из святых отцов - жаль, что по-арабски.
В пещеру преподобного ведет тесный ход, гораздо ниже человеческого роста и такой узкий, что пройти можно только повернувшись боком. Затем лестница - после яркого дневного света ее приходится искать на ощупь, - и вот оно, убежище святого Антония. Слова молитвы здесь приходят на ум сами, будто без участия молящегося. В пещере не холодно и сыро, как можно было бы ожидать, а тепло. Обратный путь на воздух тоже кажется символичным - солнечный свет в конце узкого каменного лаза словно говорит о том, что молитва услышана и верный путь указан. Это было кстати - ведь мы все еще не знали, где нам предстоит встречать Рождество.

Мой провожатый поделился соображением, что монахи расположенного неподалеку монастыря Святого Павла, сподвижника преподобного Антония, могут оказаться более благосклонны к нашей просьбе - ведь эта обитель славится менее строгими нравами. Поначалу показалось, что наши ожидания оправдаются: нас встретил жизнерадостный монах. «Бембу, - представился он и тут же пояснил: - «Бембу» - это по-коптски лев». Увидев в моих руках фотокамеру, он попросил запечатлеть его, широко улыбающегося, на фоне фрески, изображающей святого Макария.
Главный монастырский храм сооружен внутри пещеры - той, где когда-то молился сам Павел. Теперь его мощи хранятся под спудом, а вокруг - все те же коптские фрески. Самые ранние из них датируются XIII веком. Спокойного созерцания не получается: нетерпеливый отец Бембу зовет нас дальше и спешит показать все самое интересное, что есть в монастыре, - мельницу, сохранившуюся с XIV века, оборонительную башню, построенную при Юстиниане, храмы. В конце, несмотря на то что уже четыре часа дня и вот-вот должно начаться богослужение, отправляется вместе с нами пить чай. Однако на нашу просьбу остаться на службу отвечает решительным отказом, повторяя уже слышанную нами формулировку. No way.

Раз уж не удалось остаться на литургию в обители, мы решаем ехать в Каир - именно там, в соборе Святого Марка, будет самое главное рождественское богослужение для всех коптов. Быстро темнеет, машина мчится по гостеприимно разворачивающейся египетской дороге. Очень хочется принять яркие самолетные огни в небе за звезду - пусть и не ту самую, но тоже путеводную, ведь в Рождество, как известно, все немного волхвы.
В Каир мы прибываем уже в темноте. Улица перед собором перекрыта, вокруг много полицейских - но они, вопреки стереотипам, очень вежливы и приветливы. Вот двое из них помогают женщине занести инвалидную коляску на тротуар. Чтобы войти в собор, необходимо иметь приглашение - поэтому неизвестно, удастся ли нам попасть внутрь. Нужно пройти через множество металлоискателей, отдать свою сумку для проверки служебной собакой - к сожалению, в отношении коптов в последнее время в Египте был совершен не один террористический акт.
В конечном итоге нам все же удается войти. Собор поражает своими размерами, но еще больше - тем, что весь он наполнен людьми. Яблоку негде упасть. В первом ряду - представители египетской политической элиты, военные - все они, конечно, мусульмане, но пришли засвидетельствовать свое почтение папе и выразить дружественное отношение к христианской церкви, с которой они существуют бок о бок уже почти тысячу лет.
Все взоры собравшихся прикованы к дверям, в которые вот-вот должен войти папа. К слову, этот титул коптский первосвященник носит с гораздо более древних времен, чем глава римской церкви. Один из участников хора, стоящего на солее, спускается вниз и готовит свой музыкальный инструмент, маленькие серебряные тарелочки: папу встречают под звуки кимвалов.
Папа Шенуда III, глубокий старик, пользуется поистине всенародной любовью: с того момента, как он входит в собор, не без усилий поднимается на солею и занимает свое почетное место в епископском кресле, украшенном львами (символом апостола Марка), не стихают аплодисменты.
Хор поет на коптском языке - ритмично и несколько монотонно, в особой манере; но когда начинается Трисвятое и певцы переходят на греческий язык, то родство этой музыкальной традиции с обычаями греческого монашеского пения становится явным.
Папа читает Евангелие на коптском языке, затем произносит проповедь - уже по-арабски. Люди в соборе слушают его по-настоящему внимательно. После этого официальные лица подходят к папе с поздравлениями.
На возвышении, слева на солее стоит священник, который переводит все происходящее в храме для людей, лишенных слуха. Это не просто само по себе замечательно - ведь праздник для всех, никто не должен остаться в стороне, но еще и имеет связи с древней традицией: в Александрийской катехической школе, самой древней в мире, за 15 столетий до Брайля применялись техники, позволявшие слепым ученикам писать и читать.
Закончена «официальная», праздничная часть службы - но самое главное еще впереди. Литургия верных - то есть тех, кто принадлежит к церкви. В чине службы удивительным образом сочетаются местные и константинопольские традиции, переплавленные с литургией святого Марка, - и оттого он похож и на латинскую мессу. Царские врата (часто в коптском алтаре их роль исполняет завеса) открыты - но, к сожалению, увидеть всего происходящего все равно не удается. Жаль, ведь в коптской литургии есть уникальные вещи - такие как, например, обряд представления Даров - когда священник благословляет молящихся правой рукой, а левой касается литургического хлеба, или начертание креста - указательный палец священник обмакивает в вино и чертит им крест на хлебе.
Вот епископ в эфоде (это особый плат на голове и плечах, отличительная черта коптского облачения) воздевает руки над престолом, являя всем совершающееся таинство. Молящиеся начинают петь по-коптски - негромко и слаженно. Древняя церковь обращается ко всем и лично к нам - ничего не понимающим на их языке. Рождество наступило - и на этой святой земле, родине первых монахов, - и во всем мире.