Космос манси

История многих финно-угорских народов — это история их взаимодействия с восточным славянством, история молчаливой борьбы, в которой угры обычно проигрывали и оказывались ассимилированы более воинственными пришельцами. Самый известный эпизод этого конфликта — противостояние вятичей и угорского племени меря. 

В память о побежденной и бесследно поглощенной мери нам остались город Ярославль (который, согласно летописной легенде, был основан на том месте, где князь Ярослав Мудрый зарубил секирой мерянское тотемное животное — медведя), этот самый медведь на ярославском гербе и название Москва, которое, по одной из версий, происходит от мерянского «мать-медведица». В последующие века завоеватели относились к финно-угорским аборигенам более внимательно. Миссионер XIV столетия Стефан Пермский не только наставлял представителей народа пермь в христианской вере, но и внимательно изучал их язык и обычаи. Русские купцы и казаки, в XVI–XVII веках прошедшие победным маршем по Уралу и Сибири, по большей части не собирались воевать с жителями этих территорий: обложили их данью, поставили остроги — на том и остановились. Здесь, к востоку от Центральной России, продолжают жить коренные народы, в той или иной степени сохранившие свою самобытность, — и среди них удивительный финно-угорский народ манси. Они не только населяют «титульный» Ханты-Мансийский автономный округ, но и рассредоточены по другим российским землям. Их можно встретить в центре Тюменской области — или, например, на границе Республики Коми, Пермского края и Свердловской области.

СЕДЬМОЕ ЧУДО РОССИИ

Когда в 2008 году были объявлены результаты всероссийского конкурса «Семь чудес России», абсолютное большинство победителей оказалось довольно предсказуемым. В самом деле, кто не слышал о камчатской Долине гейзеров, озере Байкал, Мамаевом кургане, соборе Василия Блаженного, фонтанных каскадах Петергофа или сияющей вершине величественного Эльбруса? А вот седьмым пунктом в этом списке оказалось место не столь широко известное — но от этого не менее примечательное. Маньпупунёр, так называемые столбы выветривания, стоящие на одноименном плато на северном Урале, на краю Республики Коми. Это название переводится с мансийского как «малая гора идолов».

…Огромное, практически плоское плато неподалеку от истока Печоры. Семь человек (среди которых и я), участники этнографической экспедиции, отправившейся в эти края для изучения быта коренных малочисленных народов Севера, кажутся крохотными фигурками — особенно в сравнении с громадными каменными великанами, которых тоже семь. Прежде чем добраться до них, пришлось пережить три дня пути по болотам от города Ивдель и три ночи в сырых палатках. Но даже смертельно устав, мы не могли не поразиться красоте каменных фигур.

Исполины с Маньпупунёра — продукт эрозии, результат многовекового творчества дождя, снега, ветров и мороза, превративших массивные горы в столбы. И все же кажется, что есть в них что-то, что находится за пределами столь простого объяснения. Для манси, коренных обитателей этих мест, столбы испокон веков были священны, а подниматься к ним, на плато, имели право одни лишь шаманы — дабы напитаться божественной силой. Нам же — то ли от переутомления, то ли под воздействием здешней энергетики — они кажутся исполинскими скульптурами со вполне конкретными очертаниями.

Самая большая, высотой 34 метра, похожа на огромную перевернутую вверх дном бутылку. Остальные шесть — живые существа. Один из столбов напоминает истукана с острова Пасхи. Другой — карлика, посаженного в мешок. Третий — индейского вождя. Еще два — головы барана и кролика. А за ними наблюдает… Николай Васильевич Гоголь. Ошибки быть не может — четкая линия лба, узнаваемые надбровные дуги, острый подбородок, выпяченная грудь, украшенная то ли жабо, то ли мягким галстухом по моде первой половины XIX столетия… Каменный останец выглядит так, будто мать-природа посреди тайги, куда три года скачи, ни на какой кобыле не доскачешь — только пешком через болота, решила ни с того ни с сего изваять гигантский памятник великому русскому писателю. «Все божественное не поддается пониманию. Это нужно просто принять», — говорят манси. И здесь, на Маньпупунёре, справедливость этих слов ощущаешь особенно.

— Хватай его за уши! — от размышлений о божественном нас отвлекает заяц, выскочивший из-под самых ног и в страхе немедленно умчавшийся. Мы было посмеялись над трусишкой, но тут заметили, как со стороны перевала к нам приближается черная точка.

— Медведь! — настал наш черед испугаться. Среди нас нет охотников, и потому остается замереть и ждать, надеясь на лучшее. Зверь неуклонно приближается, принюхиваясь к снегу, — и вдруг поворачивается боком, оказавшись не медведем, а росомахой. И мы ее совершенно не интересуем, а интересует заяц, за которым она и устремляется в тайгу. Мы про себя благодарим высшие силы — в лице грандиозных каменных идолов — за то, что наша встреча с тотемным угорским животным не состоялась. Однако на плато спускается ночная тьма, и становится страшновато. Пора сматывать удочки, решаем мы и с чувством сопричастности к какой-то большой тайне возвращаемся вниз — туда, где живут люди.

«В ДЕРЕВНЕ БОГ ЖИВЕТ НЕ ПО УГЛАМ»

Это наблюдение Иосифа Бродского справедливо не только для русских селений — может быть, с еще большей точностью оно описывает порядок вещей в деревне Лепля, на границе Ханты-Мансийского округа и Свердловской области. Маленькая деревенька, всего шестеро обитателей, все — манси. Круг их жизни очевидно определяет некий высший промысел — и древние заветы предков. А что касается цивилизации — она затронула их быт по касательной.

На небольшой открытой поляне лабаз — хозяйственная постройка на сваях, старая изба и метрах в ста от нее  — новая. Рядом с нею немного досок, заготовленных для будущих построек. До них пока не дошли человеческие руки, и потому доски облюбовали комары и мошкара. Обилие кровососущих насекомых не пугает сидящего неподалеку манси Василия — невеликого роста мужчину с большими и светлыми-светлыми глазами (это и есть тот самый родовой признак, из-за которого финно-угров в русских летописях называли «чудью белоглазой»). Василий разделывает рыбу — под зорким наблюдением лайки Белки. Он мечтает о семье и детях — вот только невест в этих почти необитаемых краях не сыщешь, и потому Василий, как и его брат Николай, всю энергию вкладывает в охоту и рыбалку. За зиму они, среди прочего, добывают с десяток соболей, которых сдают на продажу в Ивделе по 800 рублей за шкурку, а летом там же сбывают лесную ягоду. За два ведра получают купюру, на которой изображен побежденный князем Ярославом медведь, — тысячную. Подобный заработок и у их сестры Марии Васильевны: она шьет бурки, национальную обувь из камуса — шкуры с нижних частей ног животных. За две недели выходит две пары — полторы тысячи рублей. Официально никто из шестерых жителей Лепли не работает, но у каждого есть снегоход. Без него не добраться до родственников: до них — десятки километров.

Несмотря на то что у некоторых есть возможность переехать в город, никто из местных покидать Леплю не собирается. «Это наша земля, земля наших предков. Проснешься утром, глянешь — вокруг полно глухарей, всякой дичи… Рыбы в реке — не переловишь, сена для скота не перекосишь, брусники, черники, голубики — ведрами не насобираешь! — восхищается щедростью родной природы Василий. — А уха наша, хул исмит — с картошкой и полевым луком! А котлетки из филе щуки, а селедка-тугун! Такие богатства ни на что не променяю». И действительно, манси считают богатством вовсе не нажитое имущество — а природу вокруг. Все, что растет, бегает, плавает и летает. Все это дает им пропитание, кров и одежду — и манси не берут себе больше, чем нужно.

Мария Васильевна старше своих братьев. Она уже вышла из детородного возраста, а значит, перестала принадлежать миру Земли — женскому, по представлениям манси. Теперь ее удел — мир Неба, считающийся мужским, однако она не спешит пользоваться мужскими привилегиями, продолжая жить больше «по-женски», в женской части дома, и по-прежнему обходит стороной вещи, принадлежащие другому полу. «Земля выталкивает предметы на поверхность, а небо укрывает их, — рассуждает она. — Если я перешагну через вещь своего сына, она потеряет необходимые ему свойства». Высшие силы из уже упомянутого стихотворения Бродского в Лепле продолжают «честно делить двери пополам». Домашний космос манси четко поделен на сферы влияния между женщинами и мужчинами. Мужским считается все, что ближе к небу — то есть к крыше и «спине» дома (стене, противоположной входу). Женским — то, что ближе к земле и порогу. Заходят друг к другу на территорию только в случае необходимости — например, печь растопить, но спят только у себя. Каждому полу предписаны свои ограничения и запреты. Женщинам, например, нельзя ложиться головой ко входу, накрываться шубой подолом к голове, класть под себя вещи мужчин. Кроме того, священная обязанность женщин — рано ложиться спать. Надо сказать, из-за усталости она пришлась мне по вкусу.

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ

На следующий день я отправилась побродить по окрестностям Лепли. По невысоким холмам, густо поросшим кедрачом, незаметно для самой себя вышла к реке. Здесь манси ловят хариусов — но теперь никого не было, а в гуще леса, на одном из бугров, виднелся высокий, в человеческий рост, пень. Коры на нем уже нет, вся уничтожена временем, зато макушка покрылась травой. В верхушке прорублен паз, в нем — балка, поперек которой лежат два бревна, подпираемые жердями с развилками. На этом нехитром помосте устроилась деревянная фигурка, закутанная в разноцветную материю, — какой-то мансийский идол. О том, что я попала в жертвенное место, говорит все вокруг: хаотично разбросанные трехлитровые банки, кружки, котелок и соль в берестяном стаканчике. Этнографы признают, что в этих местах до сих пор чтят древних языческих богов, — и, должно быть, именно здесь совсем недавно шаманы устраивали пир для высших существ, чтобы в обмен получить свою силу. Мне стало неуютно и жутковато — и я бегом бросилась назад в деревню.

Тем временем успело стемнеть. На окраине селения горел костер, и его подвижный свет выхватывал из темноты кроны деревьев. Мой товарищ, сидя возле него, что-то торопливо записывал в блокнот. Я заглянула к нему через плечо. «Главной проблемой мансийских поселений является отсутствие женщин-невест для продолжения рода. От этого зависит будущее таких населенных пунктов, как Лепля. Все манси предпочитают традиционный образ жизни, посему вторжение техногенной цивилизации неблаготворно влияет на жителей, природные запасы и культуру», — читаю я. Немного сумбурно, но по сути верно.

Наше пребывание в Лепле подходило к концу. Вероятнее всего, мы больше не увидим этих замечательных людей, а лет через тридцать это место, может быть, и вовсе станет необитаемым. Но пока все идет своим чередом, а манси Василий рассказывает, что неподалеку отсюда, в священном озере Турват, живет чудесная щука: ловить ее нельзя — а вот попросить о чем-нибудь, загадать желание можно.

— Расскажи мне про свое желание, — предлагает Василий. — Я передам ей, когда поеду на озеро. Она обязательно его исполнит.

— Точно исполнит? — сомневаюсь я.

— Конечно! Она же священная.

Я зажмуриваю глаза: по щучьему велению, по моему хотению — пусть живет и процветает затерянный народ манси, показывая нам своим примером, как надо любить природу — и помнить, что все мы не просто так пришли на эту землю.