Воспоминания о будущем

Среди выпускников Смоленской духовной семинарии 1901 года он почти ничем не выделялся. Худощавое телосложение, круглые очки, прическа, которую можно заметить на множестве фотографий того времени. Учитывая общие умонастроения эпохи, вряд ли он был и единственным в этом выпуске (где по роду образования все были предназначены к церковному служению) атеистом. Но именно он захватил воображение многих современников возможностью трансплантации органов, жизни человека в других средах и другими невероятными предположениями.

Александра Беляева, первого и одного из наиболее самобытных отечественных писателей-фантастов, в семинарию отдали для того, чтобы он повторил жизненный путь отца-протоиерея. Семья предлагала ему обычную судьбу священника в крупном, но провинциальном городе, семинария — тернистый жизненный путь и вечное спасение души не только своей, но и будущей паствы.

Он действовал от противного, наперекор таким перспективам: выбрал юридическое образование и фантастическую литературу. Начинался XX век, надежды на будущее возлагались большие — и говорили о нем много. Предположения были смелыми — например, вполне привычная сейчас трансплантация органов, но только между видами, и адаптация человека в других средах. Героиня «Миллиона приключений» известного фантаста Кира Булычёва повторит эту мечту — приживить жабры, чтобы беспрепятственно заниматься подводными исследованиями. Расширение возможностей — вообще одна из любимых фантастами тем.

Александр Беляев описал ожившую отдельно от тела голову — это так и не воплотившееся в реальности допущение было переработкой личного опыта, а отнюдь не мечтой о будущем. Во время приступов болезни писатель был почти обездвижен и пытался, по собственному признанию, рассказать, что ощущает голова без тела. Массовая культура давно маркировала это как невозможное и юмористическое, включив в систему фильмов ужасов и связанного с ними юмора. Впрочем, и осуществившихся прогнозов у первопроходца советской фантастики предостаточно — не зря его называют «русским Жюлем Верном», имея в виду и степень влияния на умы своих читателей, и историческую дальнозоркость. В «Человеке, нашедшем свое лицо» мы можем видеть предсказание грандиозных успехов трансплантологии, каких во времена Беляева не могли и желать. Роман «Властелин мира» описывает создание психотропного оружия, а «Продавец воздуха» являет почти готовый Киотский протокол — за 69 лет до того, как открылся период его подписания. Одним из самых первых сбылся прогноз из романа «Звезда КЭЦ», в названии которого зашифрованы инициалы Константина Эдуардовича Циолковского. Роман описывает искусственные спутники Земли, выход людей в открытый космос и жизнь на орбитальных станциях — словом, то, что не только было достигнуто, но и уже успело стать частью истории. А сам Циолковский, превратившийся в символ дальновидных футурологических прозрений, остается тем, кого нельзя не упомянуть, когда речь заходит о прогнозировании будущего.

Этот школьный учитель из Калуги обнародовал свой взгляд на будущее человечества в брошюре на желтой бумаге за счет своего более чем скромного жалованья. По смелости изложенного материала эта книжица побивает все футурологические потуги его современников — хотя, казалось бы, оковы капитализма сброшены и больше нет препятствий для построения идеального общества. Виделось, что теперь все будет по-новому: поэтический футуризм, архитектурный конструктивизм, города-сады. Мелочи, вроде конкретных технических изобретений, Циолковского не волновали. По сути это краткий курс или, если угодно, большевистский декрет по преобразованию Земли и превращению ее из «юдоли скорби» и «источника мучения для атомов» в сущий рай — каким его представлял сам автор.

«Дедушка русской космонавтики» рассчитывал, что рано или поздно Земля должна стать «опорой для распространения и упрочения могущества человека в Солнечной системе и на ее планетах». Но чтобы приблизить этот долгожданный миг, за работу следует приниматься немедленно.

Циолковский призывал завоевать плодородные тропические земли — сначала у не умеющих правильно распорядиться всеобщим достоянием туземцев, а потом и у самой природы. Не менее радикальным способом он предлагал преобразовать пустыни и горы, с помощью специальных плотов навсегда заселить поверхность океана. А после того как вся планета будет «освоена», нужно будет приступить к изменению состава атмосферы. По мнению Циолковского, «почти вся масса теперешнего воздуха должна быть устранена», так как она поглощает слишком много энергии, образует ненужное давление и вообще всячески мешает развитию.

Покончив с атмосферой, самое время обратиться к усовершенствованию рода человеческого, для чего всех людей с различными физическими и умственными недостатками нужно оставить без потомства. Переизбыток же «качественного» человеческого материала следует отправить на покорение Вселенной. Итог всех преобразований впечатляет: «Земля теперь имеет следующие преимущества. Солнечная энергия теряется очень незначительно, проходя через тонкий призрачный покров оранжерей. Мы избавлены от ветров, непогод, туманов, смерчей и их разрушительного действия. Мы не имеем вредителей для растений и человека. Растения утилизируют более 50% солнечной энергии, так как разумно подобраны и имеют самые лучшие условия для своего существования. Человек не нуждается в одежде, потому что имеет всегда желаемую температуру. Никакого зла на Земле нет, потому что животные уничтожены, человек же достиг совершенства».

Это даже не город-сад, это пышная оранжерея модернистского мышления. Люди, сами источающие тепло и свет, так и кочуют теперь по фантастической литературе — от Олдоса Хаксли к Мишелю Уэльбеку. Усовершенствованные люди, колонизация (именно это слово!) Солнечной системы, и главное — все усилия направлены на улучшение человечества и увеличение его могущества.

В сущности, это приращение сугубо количественное — больше здоровых и сильных людей, меньше природных препятствий, больше энергии и ресурсов. Не будущее, а прошлое, его мироощущение проступает через эти «прогнозы». Это не новый виток мысли, а старая логика — и такова сущность почти всех футурологических произведений. Новое оказывается сильно улучшенным старым.

В наибольшей степени это касается, конечно, социальной футурологии. Не только прогресс человечества, как на него ни смотри — мрачно или с надеждой, но и попытки описания внеземных обществ всегда приводят читателей в тот социум, из которого эти описания происходят. Равенство, понятое механически, захват обладателями ресурсов власти на других планетах, и главное — совершенно человеческие отношения между обитателями иных миров (дружба и любовь, месть и даже плохое воспитание) возвращают нас на Землю. В инопланетянах угадываются прохожие.

Дело тут не в том, что у кого-то недостаточно фантазии. Формы жизни вне Земли можно выдумать какие угодно — но покуда их представители говорят человеческим языком, ничего принципиально нового здесь не получится. Зато зеркало общества и путей его развития выйдет отличное. Не случайно в фантастической литературе так много космических империй — земная логика оказывается примененной и в невесомости.

Фантастика, даже научная, — это мир расширенных возможностей. Именно здесь школьники в состоянии отправиться в сознательный и научный космический полет, взяв с собой «портативный смыслоуловитель» — способный содержательно интерпретировать не только свист, которым обмениваются между собой инопланетяне, но и полное безмолвие собаки. Это подозрительное падение всех барьеров, в том числе связанных с восприятием, обучением, коммуникацией, — именно результат количественного улучшения, приращения возможностей без изменений в логике. Поэтому дети здесь почти сразу становятся взрослыми — «ненужные» этапы просто пропускаются.

Герберт Уэллс, много рассуждений посвятивший будущему, утверждал, что фантастика — это умозрительная социология, «собрание знаний, представляемых в вымышленной форме с присутствием личного элемента». Здесь все сформулировано — и личные стремления, и собрание знаний, от которых и отталкивается представление о будущем. Показательно, что его концепция — это презентация уже накопленных знаний, а не приобретение новых.

Сам Уэллс, правда, на основании своих знаний делал прогнозы и вполне близкие к реальным. Но научная фантастика, посвятившая будущему, кажется, больше всего трудов, вообще немного другое дело. Она базируется на научном допущении — когда из суммы знаний выбирается положение, чье развитие еще не исследовано, не определено точно, и на возможностях его истолкования строится весь научно-художественный мир. Здесь вполне видна сама суть фантастического — привнесение в реальность чего-то в ней не существующего, не соответствующего ее законам. Ведь смысл творческого метода фантастики — в том, чтобы надломить твердую логику реальности чем-то необычным. В этом отношении научная фантастика довольно точна — допущения здесь обычно делаются людьми, вовлеченными в настоящие исследования и выбирающими себе вполне надежное поле для творческого эксперимента.

Артур Кларк, автор идеи спутниковой навигации, в виде «закона» сформулировал, что если пожилой и уважаемый ученый утверждает, будто нечто невозможно, то, скорее всего, он не прав. Результат исследований и допущение в научной фантастике вполне могут быть одинаково непредсказуемы.

Однако и здесь контекст, уровень знаний, научный мейнстрим определяют чрезвычайно много. Михаил Булгаков, чью повесть «Собачье сердце» принято считать фантастической, сделал допущения на переднем крае исследований своей эпохи — в сфере экспериментов над мозгом. Новый человек получился у него именно так, а не путем конструирования и оживления — по старому рецепту британки Мэри Шелли.

Логика научного допущения хорошо видна в стимпанке. Попытка построить альтернативный мир технического прогресса на развитии паровых машин и других примет викторианской эпохи будто бы оставляет авторов в той интеллектуальной ситуации, когда эти открытия были самыми передовыми. Упорство, с которым стимпанк игнорирует дальнейший технический прогресс, — не только эстетическое. Прогресс опасен: искусственный интеллект может поработить человеческий. Эта мысль, правда, принадлежит тем, кто за достижениями науки следил очень пристально.

Предсказать опасности будущего — это отдельная задача, которую Станислав Лем, автор «Суммы технологии» (намек на «Сумму теологии» знаменитого Фомы Аквинского здесь явно показывает, что это тоже на тему мироустройства), образно называл описанием шипов еще не существующих роз. В таком описании многие фантасты вполне попадали в точку — причем удавались не только шипы, но и розы. Прогнозы Уэллса, например, оказались весьма разумными — лазер, атомная бомба, опыты с ДНК и трансгенная инженерия, мировая война и полет человека на Луну. Еще одна книга, претендующая на роль библии фантастики — по масштабу и разнообразию затронутых в ней вопросов, — «Через сто лет», за авторством знаменитого французского физиолога, психолога и писателя, будущего лауреата Нобелевской премии по медицине Шарля Рише, вышедшая в Париже в 1892 году. Массивный 400-страничный фолиант получил хорошие отзывы в прессе и был переведен на большинство европейских языков, в том числе и русский. В этом, вероятно, первом в истории опыте комплексного научного осмысления будущего автор затронул все главные сферы человеческой жизни — с той скрупулезностью, которую за век до Рише продемонстрировал его соотечественник Ли-Себастьен Мерсье в сочинении «Год две тысячи четыреста сороковой. Сон, которого, возможно, и не было» — тот, правда, творил в жанре не научной фантастики, а тяжеловесной нравоучительной утопии.

Имя Рише сегодня не так широко известно, как имена Лема и Уэллса. Однако его прогнозы небезынтересны. В мире Рише правят бал автомобили, мотоциклы и автобусы, первые образцы которых уже появились к моменту написания книги, — но их приводит в движение энергия пара или электричество, а не двигатели внутреннего сгорания (впрочем, сегодня электромобили становятся все актуальнее). Рише полагал, что в XX веке человечество прекратит войны, а большинство стран в мире станут демократическими республиками, за исключением Великобритании и России.

Один из сбывшихся прогнозов Шарля Рише — непатриотичное предположение о том, что французский потеряет статус «всемирного» языка и его место займет английский. Другой — что «самыми могущественными державами в конце XX века будут Россия и США». Совершенно непредставимая гипотеза для человека конца XIX столетия!

И все же лавры крупнейшего провидца из мира литературы заслуженно и бесспорно принадлежат англичанину Герберту Уэллсу. Наиболее значительным, емким и, как выяснилось впоследствии, достоверным стал его очерк «Воздействие развития механики и научного прогресса на жизнь человека и его мысли», выпущенный в России в 1902 году. Эта небольшая книжица — в русском издании она составила всего 62 страницы — пользовалась в Америке и Европе феноменальной популярностью, количество напечатанных экземпляров сравнимо с тиражами «Человека-невидимки» и «Машины времени». Впрочем, в России о ней практически не знают: после 1902 года книжка не переиздавалась.

В первой же главе Уэллс обращается к сугубо технической стороне прогресса, а именно к вероятным средствам передвижения. В отличие от Рише, он делает ставку на автомобили с двигателем внутреннего сгорания. По мнению Уэллса, автомобиль должен был стать главным видом транспорта, заменив конные повозки и поезда, чьи толчки, неуклюжесть и отвратительный запах раздражали писателя безмерно.

Развитие автотранспорта повлечет за собой расширение дорожной сети и изобретение новых дорожных покрытий. Вдоль дорог появятся многочисленные кафе и ремонтные мастерские. Железные дороги утратят свое значение и будут востребованы лишь для перевозки грузов и больших «партий» пассажиров.

Далее фантаст развивает тему влияния новых видов транспорта на облик городов. По его мнению, автомобили и моторизованные омнибусы, позволяя экономить время на передвижении, станут мощным стимулом к росту городских агломераций.

Быт горожан, которые будут составлять большую часть населения планеты, также кардинально изменится. Простые и совершенно привычные для каждого из нас вещи, такие как эскалаторы, повсеместная телефонизация, дома из монолитного бетона, единый язык мирового общения (но не английский, как у Рише, а французский), — сбывшиеся прогнозы Уэллса многочисленны. Подсчитано, что они составляют приблизительно 80% от всех содержащихся в книге «предвидений». Масштабное использование авиации, войны с применением отравляющих газов (предсказание Уэллса от 1898 года сбылось уже в 1917-м, в ходе сражения под Ипром — правда, горчичный газ был синтезирован в 1859 году), лазер. В их число входит и распад России к концу XX века — так что историческая дальнозоркость была свойственна «отцу» человека-невидимки не только в технической отрасли.

Можем ли мы ожидать подобной результативности от современных фантастов? Только в том случае, если научной фантастике удастся вернуться к былому величию. А пока мировое сообщество представителей этого жанра, не исключая таких прославленных корифеев, как Борис Стругацкий, готово сыграть реквием по научной фантастике. Интерес к ней угасает. В одном из своих недавних интервью Стругацкий отметил, что в так называемой большой литературе этот жанр и вовсе никогда не находил себе места, поскольку литература — это в первую очередь книги о судьбах людей, а не идей. Пожалуй, можно с ним согласиться. Идеи, конечно, занимают умы нынешних фантастов — но идеи социальные, а не технологические. Наших современников больше не захватывают сверхскорости прогресса — несясь по этим рельсам, мы считаем, что в этом больше нет ничего удивительного. Гораздо интереснее — заглянув в зеркало фантастики, проверить свой собственный гуманизм на прочность. Так, как это делает Максим Каммерер из недавно экранизированного «Обитаемого острова» — книги одновременно о прошлом, настоящем и будущем. Том будущем, в котором мы вновь можем узнать самих себя. 

Несбывшиеся желания

Технологические ожидания, увы, не всегда претворяются в реальность. По произведениям фантастов много лет кочует целый ряд «примет будущего», которые так и не стали атрибутами действительности.

1. Летающие авто на воздушной подушке, индивидуальные универсальные «наветты», способные хоть бороздить моря, хоть носиться над городскими улицами на высоте пяти-шести метров, — или, на худой конец, аэроскейтборды, как те, что мы видели во втором фильме «Назад в будущее»… На подобные машины до сих пор возлагают большие надежды в вопросе устранения пробок — так что, возможно, когда-нибудь мы увидим их в реальности. А пока их появлению мешает отсутствие технологий, позволяющих сделать такой транспорт полностью безвредным для окружающей среды и обеспечить безопасность подобного многоуровневого вождения, — поэтому самое ближайшее будущее остается за развитием инфраструктуры обычного общественного транспорта и экологичных автомобилей.

2. Если судить по голливудской кинофантастике, одно из давних желаний цивилизации — строительство земного эксклава на Луне. То ли научной станции, то ли развлекательного города, то ли горнодобывающего комплекса, как в «Луне-2012», то ли надежно изолированной от Земли тюрьмы, как в «Людях в черном 3». По всей видимости, этой мечте так и не суждено стать явью. Идея создания подходящих условий на безжизненном спутнике была для человечества символом открывшихся с началом освоения космоса возможностей, но ее реальное воплощение потребует слишком больших денег — их предпочтут потратить на миссии для исследования дальнего космоса. Или, по крайней мере, нашей Солнечной системы.

3. Чтение мыслей других людей — эта идея захватывала многих фантастов, от Кира Булычёва до создателей «Прометея» или «Вспомнить всё». Она пришла на смену идее о всеобщем языке типа эсперанто — когда стало ясно, что в будущем возникнет необходимость найти взаимопонимание не только с жителем страны на другом конце земного шара, но и с гостем из соседней галактики. Впрочем, альтернативной жизни во Вселенной мы пока не открыли — как и способов читать чужие мысли. Зато успели создать системы искусственного интеллекта, которые запоминают наши интересы, привычки и действия в интернете, чтобы предлагать нам что-нибудь полезное.

4. Пища в таблетках — или в какой-то другой легкой, непортящейся и легкоусвояемой форме, что-то вроде того, что мы видели в кинолентах «Пятый элемент» или «Чужой: воскрешение». Сомнительно, что ей удастся стать основой земного рациона, ведь еда для нас — источник не только калорий, но и положительных эмоций, повод собраться на семейный праздник или объект для творчества. А вот для орбитальных экспедиций, военных или полярных исследователей она может стать неплохим вариантом — если их всех не заменят роботы.

5. Всемирная униформа — или даже всегалактическая. Начиная с 1960-х многие фантасты стремились одеть человечество будущего в одинаковые блестящие комбинезоны — иногда даже разумные, как в кинофильме «Мой любимый марсианин». Несмотря на то что такая футуристическая «прозодежда» может быть удобной, универсальной и способной на многое, вряд ли все человечество когда-нибудь захочет одеваться как близнецы. Но не стоит сомневаться, что одежда конца XXI века будет не похожа на нашу: будущее за высокотехнологичными материалами, способными к регенерации, совершенной терморегуляции и даже некоторой «интеллектуальной» деятельности.

ПОДРАЖАЯ ЖИВОМУ

Сначала природа была для человечества храмом, а теперь — нечто вроде технического университета. Полвека назад бионические проекты появлялись чаще в фантастике, нежели в жизни, но в ближайшем будущем они, вероятно, станут мейнстримом в развитии технологий.

РАСПРЕДЕЛЯЙ И ВЛАСТВУЙ

С самого момента появления в середине прошлого века суперкомпьютеры работали без отдыха. Но каким бы мощным компьютер ни был, часто его возможностей не хватало для удовлетворения потребностей ученых. Сегодня говорят, что будущее — за распределенными вычислениями.

БЕРЕГ УТОПИИ

Системы распределенных вычислений привлекают сотни тысяч добровольцев, желающих стать частью «гуманитарных суперкомпьютеров». В торрент-трекерах миллионы пользователей делятся друг с другом терабайтами медиафайлов. Шагнув за пределы компьютерных технологий, подобные принципы претендуют на то, чтобы изменить общество.

ОСОБОЕ МНЕНИЕ / С ВЕЩАМИ НА ВЫХОД

Чтобы прогнозировать будущее, имеет смысл думать не о том, что станет окружать в нем человека, — а, напротив, о том, чего там точно не будет. О чем же человечеству предстоит навсегда позабыть в ближайшие полвека?