Мал мала меньше

САН-МАРИНО:
ПЕРВЫЙ СРЕДИ РАВНЫХ

Непросто разобраться, откуда берет начало независимость этих всем известных шестидесяти с небольшим квадратных километров внутри Италии. Сан-Марино не только считается самым древним из независимых микрогосударств, но и претендует на звание самой древней среди сохранившихся до наших дней республик. И правда, государство, основанное, по легенде, каменщиком-христианином, бежавшим от гонений Диоклетиана, вряд ли могло превратиться в страну с жесткой вертикалью власти, хотя и не лишено воинственного имиджа — административные единицы называются castelli, «башни», будто бы вся страна — огромная крепость. Главными символами республики выступают тоже башни — Гуаита, Монтале и Честа, забравшаяся почти на самый верх горы Монте-Титано, высочайшей точки этого крохотного государства.

Сегодняшнее Сан-Марино тщательно сохраняет свое историческое лицо: его граждане продолжают именовать свою республику Serenissima, «Светлейшая», на манер средневековой Венеции, жить по законам, основанным на шеститомном документе XVI столетия и конституции 1600 года, и подчиняться аренго — «собранию старейшин» и двум капитанам-регентам. Главы страны переизбираются раз в полгода и всегда принадлежат к партиям противоположных направлений — для соблюдения политического баланса. Сегодня на верховном посту княжества — социалист Джан Карло Капиккьони и Анна Мария Муччоли из консервативной партии христианских демократов.

Несмотря на такой архаический облик политической жизни, Сан-Марино не раз показывало своим соседям пример прогрессивности — например, в 1800 году княжество стало первой страной мира, отменившей смертную казнь (в большинстве государств Европы это случилось во второй половине XX века). Сан-Марино удалось дипломатическими методами отстоять свою независимость и от Святого престола, и от наполеоновских армий, и даже от объединительных отрядов Гарибальди — он принял решение уважать требования республики и не включать ее в состав новой Италии, тем более что до этого в Сан-Марино нашли приют сотни беженцев, пострадавших за поддержку объединительных идей. Беженцев Сан-Марино принимало и во время Второй мировой — хотя и находилось в самом сердце Италии Муссолини, втиснутое между Марке и Эмилией-Романьей. Последнее посягательство на сан-маринскую независимость Италия предприняла в 1951-м — обложив крошечный анклав блокадой за то, что санмаринцы передавали в итальянский эфир неподцензурные радиопрограммы.

Теперь былая вражда забыта — и хотя санмаринцы подчеркнуто отделяют себя от итальянцев, всегда рады видеть их в гостях. Жители Италии составляют основу турпотока княжества — а больше всего туристов сюда стекается в преддверии 3 сентября, Национального праздника Сан-Марино, который также называют «Днем Средневековья». Под звуки фанфар и барабанов по городу шествуют музыканты, актеры, циркачи, знаменосцы в старинных местных костюмах. Не отстают от них и простые жители, которые с видимым удовольствием участвуют в разных элементах шоу — например, в состязаниях по стрельбе из арбалетов. Узенькие улочки Сан-Марино, прекрасно сохранившиеся со Средних веков, — лучшая декорация для такого действа. Средневековье в эти дни охватывает и городской рынок (можно купить «средневековых» товаров и обучиться старинным ремеслам), и рестораны, которые переходят на «историческое» меню.

МОНАКО:
ЭТАЛОН ШИКА

В сравнении с такими образцово-демократическими микрогосударствами Европы, как Сан-Марино, система княжеской власти в Монако выглядит анахронизмом. Заявленная конституционность монархии здесь довольно эфемерна — только в 2002 году Национальный совет, высший законодательный орган, получил право законодательной инициативы. Но у Монако, конечно, своя логика: с XIII века и до Французской революции княжество управлялось представителями одного дома — и это был взбунтовавшийся против генуэзской республики княжеский род. И конечно, Монако — не нейтральная территория, это оживленный и сверхдоступный европейский перекресток, с четкой политической ориентацией на французскую законодательную модель и управление. Монако даже на Лазурном Берегу выглядит роскошной драгоценностью — рядом с его блеском меркнут Сен-Тропе и Канн, а Ницца так и вовсе кажется бедняцким городком.

Уже в начале XX века княжество стало средоточием всяческого шика. Пока Европа увлекалась индустриальной гонкой, пока в Париже месье Бьянвеню строил грохочущее метро, в Монако уже знали: глядеть в будущее следует под другим углом — и культивировали имидж собственного княжества как самого лучшего места, куда добропорядочный обыватель с деньгами может бежать от мира, превратившегося в огромную стройку. Этому способствовал и заключенный еще в 1865 году таможенный союз с Францией, превративший княжество во что-то вроде местного офшора и способствовавший его экономическому развитию. Правда, однажды тесное партнерство двух стран сыграло с Монако злую шутку: в начале 1960-х недовольство властей Франции тем, что княжество превратилось в дыру в ее бюджете, привело к тому, что Монако оказалось под тотальным контролем правительства де Голля. Князю Ренье III (тому самому, что сделал лучшую рекламу своей державе, женившись на актрисе Грейс Келли) даже пришлось практически с боем отстаивать право на контроль над радио и телевидением Монако, которого он лишился в 1955-м, подписав «Ордонанс об изображениях и звуках».

Транспортный прогресс тоже добрался сюда — в виде скоростных поездов (но теперь они почти бесшумные, хотя их монакцы для пущего порядка упрятали под землю вместе с главным вокзалом) и автомобилей, которые здесь занимают особое место. Визитные карточки княжества — местный этап Гран-при «Формулы-1» и почтеннейшее «Ралли Монте-Карло», этот королевский Аскот мира автогонок. Так и тянет провозгласить Монако единственной территорией, где автомобиль вновь стал скорее роскошью, чем средством передвижения.

Кроме роскошных суперкаров среди символов Монако значатся казино (которые вне закона в соседней Франции), «золотой квадрат» Монте-Карло — район жилой застройки с самым высоким ценником в Европе (около 35 тысяч евро за квадратный метр), радио Монте-Карло (одно из двух СМИ, за которые сражался ныне покойный князь Ренье), а с недавних пор и двуязычные таблички. Французский, единственный официальный язык Монако, на них дублируется монегаскским. Двадцать процентов аборигенов, монегасков, хотя и являются языковыми и этническими братьями бунтарей-окситанцев, совершенно на них не похожи. Здесь живут люди степенные и подчеркнуто буржуазные. Хотя, может, все дело в том, что им давным-давно не приходилось отстаивать собственную автономию.

ЛЮКСЕМБУРГ:
ОТКУДА ЧТО БЕРЕТСЯ

Еще одна европейская держава — традиционный франко-немецкий культурный перекресток с куда более спокойной судьбой, чем другие контактные зоны между двумя вечно пикирующимися державами. В перечни европейских микрогосударств Великое герцогство Люксембург включают скорее по недоразумению — оно легко могло бы расположить на своей территории все остальные страны из этого списка, и еще бы осталось место. Возможно, все дело в его названии: историки языка подозревают, что оно происходит от сочетания древневерхненемецких слов, означающих «малый город».

Впрочем, существуют и другие, самые разнообразные версии — и склониться к какой-то из них нелегко: на территории Люксембурга с древних времен бурлит лингвистический котел. Сегодняшние жители княжества говорят на трех языках — помимо французского и немецкого в ходу люксембургский. На слух он кажется смесью двух других государственных языков страны — но на деле все сложнее. Предок люксембургского — один из средненемецких языков, а до современного состояния он дошел, впитав, как губка, огромное количество галлицизмов. Так что не стоит удивляться, услышав, как в почти немецкой речи коренного люксембуржца нет-нет да и промелькнет французское merci или какой-нибудь французский глагол, обросший немецким спряжением.

Люксембургский язык считают родным 250 тысяч человек — то есть половина граждан страны, но, несмотря на такую распространенность, официальный статус он получил только в 1984 году. Впрочем, и у самого герцогства история не такая длинная, как у других европейских «крошек». Начало его автономии — решение Венского конгресса, давшего Люксембургу, владению французской короны, независимый статус, определив главой государства представителя голландского королевского дома. Это положение вещей закрепили дипломатические переговоры великих держав в Лондоне — но за год до этого Люксембург приобрел фактический суверенитет после распада Таможенного союза и разрыва политической связи с Пруссией. В отличие от большинства микрогосударств, сохранявших нейтралитет во время обеих мировых войн, Люксембург был оккупирован, причем дважды; новый отсчет его суверенитета и современный облик берут свое начало с освобождения и экономического объединения страны с Нидерландами и Бельгией. В политическом отношении Люксембург не вполне похож на своих партнеров по Бенилюксу — исполнительная власть в руках одного человека, хотя фактически решения принимаются правительством. Местное самоуправление жители городов выбирают сами, формируя советы. Как и другие небольшие собратья, Люксембург держит свою высокую финансовую планку за счет банковских операций и дорогой недвижимости — здесь эта система одна из самых консервативных, но кроме этого доходы приносит продажа энергетических ресурсов и даже предприятия по добыче железной руды на французской границе.

АНДОРРА:
ДАНЬ ПАМЯТИ

Двойное управление, дуумвират, может иметь символические корни, основанные на античных представлениях, — или острую политическую историю феодального толка. Официальными правителями Андорры до сих пор являются президент Франции и епископ ближайшего к стране испанского Уржеля (или Урхеля — это уж смотря кто говорит из андоррских жителей, ведь здесь пользуются тремя языками: каталанским, французским и испанским). Легенда об андоррской независимости безупречна: особая Хартия, выданная Карлом Великим, вознаграждает смелых жителей гор за помощь в борьбе с сарацинами. Эпизод с подводом войск в тыл врага, судя по всему, действительно имел место, но насчет независимости есть сомнения — собственно, в IX столетии вряд ли можно рассчитывать на сходное с современным представление о суверенитете. Император франков, скорее всего, включил Андорру в состав одной из близлежащих административных единиц. Историческая автономия небольшого горного государства зиждется не на признании официальной независимости, а на географическом положении (это сейчас сюда легко добраться по отличным дорогам, но они, как и электричество, появились здесь чуть больше ста лет назад) и на договоре пареажа, то есть равноправного управления двумя феодалами. Как ни странно, равноправное управление часто означало фактическое отсутствие такового — это была своего рода нейтральная зона, граница власти сеньоров равного достоинства. К слову, церемониальную дань уржельскому епископу андоррцы до сих пор платят в виде натурального оброка: окорока, куропатки и другое в давным-давно определенных пропорциях. Об эпохе феодалов напоминают и расставленные повсюду памятники Средневековья — самым узнаваемым считается храм Сен-Жан-де-Казель,  строившийся с XI столетия.

Феодальная суть двойного андоррского правления и привела к тому, что сейчас политического значения оно не имеет — страной управляют собственный президент и парламент, избираемые раз в четыре года по системе пропорционального голосования, и Андорра удивительным образом балансирует между прошлым и настоящим, оставаясь княжеством, но парламентским. Демократическим основаниям жизни в Андорре это не мешает — ведь права жителей гарантируются конституцией, принятой в начале 1990-х, как раз тогда, когда Андорра вышла из-под испано-французского протектората и стала самостоятельным государством. Расположение в горах обусловливает своеобразное территориальное устройство — между одними населенными пунктами нет четкой границы, а другие разделены солидными природными препятствиями. Небольшая Андорра экономно пользуется своими ресурсами — например, внедряет систему раздельного сбора и переработки мусора по швейцарскому образцу, а уличные скульптуры участников арт-конкурсов частично и остаются на улицах — так решается проблема благоустройства городского пространства.

ЛИХТЕНШТЕЙН:
ОПЛОТ КОНСЕРВАТИЗМА

Ситуация Лихтенштейна удивительна и среди небольших европейских княжеств — ведь здесь, в отличие даже от Монако, собравшийся в 2012 году конституционный референдум не увидел необходимости в ограничении княжеской власти, а она простирается вплоть до наложения вето на решения самого референдума. Прямого исторического объяснения такой политической несознательности жителей Лихтенштейна нет — но, впрочем, история о том, как в начале XVIII столетия, когда ситуация в Священной Римской империи была далека от стабильности, Лихтенштейн получил автономию благодаря родственным связям, может дать хотя бы косвенный ответ. Экономический облик страны при всем этом не основывается на престижной экономике или туристическом буме — хотя здесь есть и банки, и туристы, приносящие стабильный доход, но кроме них существуют обрабатывающая промышленность, тонкое приборостроение и другие отрасли. Пожалуй, Лихтенштейн похож на уменьшенную версию Швейцарии — правда, только с точки зрения экономики и даже образа жизни, но никак не политической культуры. А еще в крохотной стране производят основную массу всех почтовых марок — но у этого забавного факта вряд ли могут быть государственные последствия, ведь времена, когда контроль над почтой был действительно важен, безвозвратно ушли.