Калининград

Калининград — это такой город, где из каждого второго жителя вышел бы отличный экскурсовод. Любой таксист, подхвативший ваш чемодан в аэропорту Храброво, за время короткой поездки по почти идеальному шоссе, вьющемуся среди плоского как блин балтийского ландшафта, сообщит такое количество сведений о городе и окрестностях, что хватит на хороший путеводитель. А заодно заставит испытать легкое чувство стыда за пропущенные в детстве уроки географии. «Калининградская область для России — не анклав, а эксклав», — непременно поправит он распространенную ошибку. И, сменив обиженное выражение лица на гордое, добавит: «Анклавом мы приходимся Литве и Польше».

С этими странами у многих в регионе тесные связи, особенно в приграничных городках вроде Багратионовска — тут и дружба, и любовь, и субботний семейный шопинг в соседнем польском Бартошице. Чиновники подсчитали: за восемь месяцев нынешнего года жители области оставили в кассах польских магазинов порядка миллиарда рублей, и только за июль и август российско-польские рубежи в этом месте пересекли больше миллиона людей с калининградской пропиской. Каждый пятый калининградец имеет в кармане не только стандартный комплект из двух российских паспортов, но и электронные карточки по типу польских удостоверений личности, которые заменяют им шенгенские визы. Так что приграничное положение региона для его жителей — не просто слова.

Но главная граница, определяющая здешнюю жизнь, — не в пространстве, а во времени. Кордон, отделяющий Калининград от Кёнигсберга, современную Россию от растворившейся в прошлом Восточной Пруссии. «Пропускные пункты» — не только в самом Калининграде. Из Багратионовска непременно попадаешь в Прёйсиш-Эйлау, из Советска на севере области — в знакомый по школьным учебникам истории Тильзит. Город, где Александр и Наполеон два века назад заключили свой непрочный союз, оказывается приветливым и зеленым — неспроста его официально считают городом-садом, а его жители непременно станут уверять вас, что Советск признан самым красивым из малых городов России. И не так уж важно, правда это или нет, — хочется поверить им на слово, глядя на могучий Неман и маленькую речку Тыльжу, на ярко-оранжевый шпиль кирхи Вознесения Христова, на темные кирпичные фасады псевдоготических построек за буйной зеленью. Имя Тильзит идет городку куда больше, чем нынешнее. Его визитные карточки — суровый рыцарь на фасаде доходного дома номер 10 по Хоэштрассе (теперь это улица Победы, главная в городе) и изящная статуя королевы Луизы, до сих пор нежно любимой в этих краях супруги Фридриха Вильгельма III (и бабушки Александра II).

Имя рано умершей королевы, прославившейся своей фарфоровой красотой, простыми манерами и огромным влиянием на умы, вам встретится здесь еще не раз — не зря сразу после смерти в 1810 году ее провозгласили «прусской Мадонной», в одном лице воплощавшей и кротость, и надежды на германское единство. Вот, пожалуйста, — увенчанный двумя изящными башенками мост ее имени, запечатленный на городском гербе. У него так и не появилось «идеологически верного» названия: всю советскую эпоху он именовался в честь прусской королевы — хотя немецкую надпись Königin Luise Brücke с его портала сбили давным-давно, тогда же, когда и высеченную на нем дату сооружения «1907» исправили на «1947» — год восстановления разрушенного отступавшими немцами моста.

В 2003-м пограничный мост (на другой стороне — крошечный литовский Панемуне) прошел реставрацию. На место вернулись декоративные вазы, а главное — изящный бронзовый профиль самой Луизы. Единственное, о чем приходится жалеть, — утраченный разводной механизм этого сооружения.

О том же вы еще не раз вздохнете с сожалением — в самом Калининграде. Он мог бы затмить славу Петербурга своими разводными мостами. Но увы, после войны кёнигсбергские мосты не разводили, их механизмы пришли в негодность — за исключением Высокого моста. И теперь калининградцам остается разве что раз в год наблюдать за профилактическими разводками Высокого и утешаться многочисленными легендами о здешних мостах — а такая найдется у каждого, и у Деревянного, и у Высокого, и у Медового. А также совершенно правдивой историей о математике Леонарде Эйлере, которому кёнигсбергские мосты подарили возможность сформулировать теорию графов. Она стала ответом на старинную задачку, бытовавшую в городе: можно ли пройти по всем семи здешним мостам, не ступая дважды ни на один из них?

Правильный ответ — нельзя, но теперь проверить историческую загадку эмпирически не получится: далеко не все городские мосты дожили до наших дней. Не дожил и восьмой, Императорский — сооруженный по приказу кайзера Вильгельма в 1905-м: поговаривают, что ему на светском приеме тоже предложили разгадать уже решенную Эйлером загадку. Кайзер долго ломал голову, исчертив не одну салфетку в поисках положительного ответа, и в конце концов понял: чтобы выполнить условия задачи, потребуется восьмой мост. Тот, на опорах которого с 2005 года красуется новый, Юбилейный, ведущий с острова Ломзе на южный берег Преголи.

Юбилейный мост, открытый к 750-летию города, кстати, не забыли снабдить разводным механизмом — дань традиции. Вы непременно окажетесь на нем — по дороге к Рыбной деревне, провозглашенной главной калининградской достопримечательностью. Сооруженный все к тому же юбилею игрушечный квартал «в немецком вкусе» — смотровая башня, замаскированная под маяк, офисное здание, притворяющееся речным вокзалом, «Рыбная биржа», где, конечно, нет никакой рыбы, и гостиница с эклектическим названием «Кружка кайзера». Все это вызвало в свое время здесь нешуточные споры. Одни радовались строительству и находили, что эффектное украшение городу к лицу. Другие считали, что Рыбная деревня — насмешка над утраченным прошлым великолепного Кёнигсберга.

Вопрос о том, не стоит ли вернуть городу прежнее название, обсуждают здесь с 1990-х — и на улицах, и на самом высоком уровне. У местных жителей в ходу оба имени: когда хотят посетовать на бесхозяйственность, чаще упоминают Калининград, когда хотят сделать родному городу комплимент — называют его Кёнигсбергом. С городской топонимикой — та же история. Остров Ломзе, Альтштадт, районы Кальген и Микраш, «Берлинка» — Берлинское шоссе, — все это давно исчезло с городских карт, но осталось в памяти жителей. Главную городскую водную артерию, ленивую Преголю, они тоже чаще именуют Прегелем, на немецкий манер, и конечно, считают себя немного немцами. Положение обязывает — хотя в действительности немецкие корни можно обнаружить у совсем немногих калининградцев. По итогам переписи 2010 года в городе насчитали 1676 немцев, по столько же поляков и литовцев, а все остальные — потомки не кёнигсбергцев, а, наоборот, тех, кто приехал сюда со всего Союза в конце 1940-х. Немцев в тот момент выдворили — хотя поначалу приняли решение ассимилировать их в семью советских народов и даже издавали для них газету «Нойе цайт», открыли немецкие школы, но к 1947 году никого из них здесь уже не осталось. Подозревали ли они, что спустя полстолетия обретут стольких самозваных потомков!

«Потомки» нынче гордятся «предками», знают толк в пиве, превосходно готовят кенигсбергские клопсы — ароматные мясные тефтельки под каперсовым соусом — и обязательно хвастаются гостям артефактами немецкого быта. Изящной довоенной жестянкой из-под конфет, старомодной лампой, уличной табличкой, исполненной готическим шрифтом. Местный издатель с радостью демонстрирует мне эмалированную желто-синюю вывеску редакции газеты Königsberger Allgemeine Zeitung: тематическая «преемственность» для него — предмет особой гордости.

Вывеска — как и почти все артефакты такого рода — добыта в особом месте. «Встретимся на Клубе», — говорят калининградцы друг другу, имея в виду городскую антикварную толкучку, которая находится на полулегальном положении. Из-за этого, собственно, «Клуб» постоянно меняет место своей дислокации. Неизменным остается только день и час — воскресенье, ровно в 10.

На прилавках — настоящий музей. Эмалированные таблички, пуговицы, монеты, фляжки, настольные часы — чего здесь только нет. На чем-то красуется вензель кайзера, попадаются предметы с польскими орлами, не редкость и вещи с символикой Третьего рейха. Многие собирают германское наследие. Коллекционера на толкучке легко отличить — двигается быстро, перебросится парой фраз с человеком за прилавком и вот уже уходит прочь, унося в пакете нечто ценное: самые лакомые артефакты на прилавок попадают редко. Все остальные, праздно шатающиеся от стола к столу, — зеваки, горожане и редкие туристы, разузнавшие о месте очередного торжища. Большинство не ищет ничего конкретного — пришли поглазеть и купить какую-нибудь безделушку.

Следов прошлого хватает и на улицах — только успевай замечать! Асфальт то и дело сменяется довоенной брусчаткой, где-то даже разноцветной, причудливым узором из булыжников всех цветов, от темно-красного до бледно-голубого. Из нее выглядывают старинные люки — то с вензелями, то просто со скупыми буквами KW, «кайзер Вильгельм». Улицы, затейливо переплетаясь, нет-нет да и приведут к чему-нибудь, достойному внимания. К двум мощным бронзовым зубрам, схватившимся в упорной борьбе, — о том, что именно символизирует эта скульптура, появившаяся в Кёнигсберге в 1912 году, у каждого горожанина свое мнение, но большинство все же сходится на том, что зубры аллегорически воплощают противостояние прокурора и защитника в суде. К ярко-красному пожарному гидранту кайзеровских времен, ощерившемуся монументальными львиными масками. К островерхой кирхе Святого семейства — или к другой, построенной в память все той же королевы Луизы. По дороге глаз отмечает проступающие то там, то тут на штукатурке надписи тяжеловесным готическим шрифтом. А потом обнаруживаешь: да тут любой дом попал под немецкое обаяние, приняв несвойственную российским городам нумерацию — в Калининграде по-прежнему принято нумеровать не здания, а парадные.

«Вот она, граница между Калининградом и Кёнигсбергом, здесь», — говорит высокий задумчивый немец Михаэль, когда мы с ним проходим по Эстакадному мосту. Прадед Михаэля — один из тех, кто в спешке покидал Кёнигсберг в 1947 году. С тех пор никто из его семьи не бывал здесь, а вот сам длинноногий юноша еще в школе засел за русский и уже несколько лет наведывается в город как турист.

Внизу Преголя обнимает двумя рукавами остров Кнайпхоф, плоский зеленый газон, на котором возвышается Кафедральный собор. Там, возле него, притаилась могила Канта, от которой расходятся путаные дорожки. Отличное место для размышлений: зелень, философский дух, тишина — и все это в самом центре города. «Так что ты имел в виду, когда говорил о границе, — переспрашиваю я Михаэля, — Преголю?» «Нет, не совсем, — отвечает мой спутник. — Все это место, целиком». Он рассказывает, что, впервые оказавшись здесь, был поражен философской простотой острова. А потом увидел на старой открытке, копию которой купил здесь же в сувенирной лавке, вид довоенного Кнайпхофа. Острова, на котором толпятся разномастные домики, гуляют горожане, по Прегелю снуют деловитые буксиры, проходя под разведенными мостами. Увидел — и не смог забыть. «Каждый раз, приходя сюда, представляю все это. Вот здесь шумел Кнайпхоф. Там, через реку, где теперь тоже зеленый газон, — Альтштадт, вечный его соперник. А теперь — утихли споры, только трава зеленеет», — делится впечатлениями Михаэль. Он находит, что у острова в центре Калининграда такая же судьба, как у его родного Дрездена, утратившего ряд своих памятников из-за английских бомбардировок. Дрездену, правда, повезло больше, а руины Кнайпхофа в первые послевоенные годы вывезли с острова на баржах как стройматериал.

«А ты бы хотел, чтобы все это восстановили?» — спрашиваю я у Михаэля, рассказывая, что о проектах реконструкции старого Кёнигсберга говорят в городе все чаще. «Я не знаю, — пожимает плечами немец. — Это было бы странно — как если бы я обнаружил себя на старой фотографии вместо моего прадедушки». Мы покидаем зеленый остров, чтобы отправиться в Амалиенау — район к югу от проспекта Победы, где, пожалуй, старый Кёнигсберг сохранился лучше всего. Где в расходящихся от бывшей Штернплатце улицах можно найти и фахверк, и роскошно декорированные особняки, и скромные бюргерские виллы. Когда в окне автобуса, старенького MAN, показывается светло-зеленый шпиль Луизенкирхи, в которой теперь театр кукол, Михаэль нажимает кнопку на поручне. Над головой звякает, загорается табло «Ausgang». Как тут не запутаться, в самом деле!