В чужой шкуре

Послеполуденный зной. Ноги ноют от усталости, ботинки в пыли, плечи жжет солнце. Мы спускаемся с вершины рыжего холма в деревушку Аремд, что по дороге из поселка Имлиль в альпинистский приют Refuge du Toubkal, расположенный на высоте 3207 метров. Пологие горы вокруг напоминают Хибины, только вместо лишайника и мха — колючки. Как бы на них не наткнуться — в буквальном смысле.

Под ясным васильковым небом извивается горный серпантин: с высоты дороги похожи на шрамы от порезов, словно кто-то исполосовал ножом горбатый хребет. Мы в национальном парке «Тубкаль», и наша цель — одноименный четырехтысячник, «крыша Северной Африки». Ее покорение еще впереди: пока мы забрались только на крышу гостиницы Омара, у которого остановились на ночь, да на холм, что высится над пирамидой деревни Аремд.

Внизу нас встречает Омар и воздевает руки к небу: где вас так долго носило, кускус же остывает! На подходе к деревне замечаю, что с огромных валунов на нас глазеет детвора и хихикает, болтая ногами. С крыш верхнего яруса домов подростки скидывают мешки — снизу поднимаются белые клубы пыли.

Мы прыгаем по каменным ступенькам, когда мимо вдруг пробегает рогатое существо в козьей шкуре. За ним тянется шлейф жуткого смрада, такой, что сразу зажимаешь нос. Обогнав нас, оно оборачивается и принимает боевую стойку, но готовит не кулаки, а прут. Хитрые глаза сквозь дырки на «морде» следят за прохожими — «козел» колотит их палкой по заду, те подскакивают и начинают играть с ним в догонялки. Ай! Мне тоже досталось. Не понимаю, что происходит. Почему все дурачатся как дети? И что это за черт вонючий?

Омар уводит нас в свой дом.

— Тельмирт, — здороваюсь по-берберски с его домочадцами. Любопытная дочка Омара заглянула посмотреть на белых людей. Ее крупные не по годам руки расписаны хной.

Подают ароматный кускус с овощами и бараниной — в блюдах на полстола, приносят бутылки колы, спрайта и швепса. Когда мы доходим наконец до традиционного мятного чая, кто-то стучит в решетку окна, поднимается шум. В комнату врывается все тот же «козел» — глаза сверкают, он вертит «мордой» в поисках жертвы и выпрашивает денег, но его скоро прогоняют.

Выходим на «площадь», если так можно назвать широкую часть сельской дороги. На улицу высыпала вся деревня — женщины и дети расстелились по ней пестрым марокканским ковром. Они везде: на крышах, на балконах, вдоль стен, верхом на камнях. Все в национальной одежде — халатах-джеллабах и бабушах, туфлях без задников, от ярких красок рябит в глазах. Малыши перебегают туда-сюда, отчего калейдоскоп постоянно складывается в новые узоры. И вся эта группа поддержки хлопает в ладоши, визжит и пританцовывает.

Но главное происходит на «сцене». В центре площади мужчины движутся по кругу, как в хороводе, замысловато переступая, делая маленькие шажки в сторону. У каждого — африканский бубен-барабан (бендир или аллун, что берберы почему-то произносят как «таллюнд»), они поют и выстукивают сложный ритм: руками — по барабану, ногами — по земле. У них всего два инструмента — голос и бубен, но музыка кажется такой мощной, точно играет целый оркестр. Появляется «козел», потом второй, третий, четвертый — они встают в центр, и вокруг них мужчины поют все громче, двигаются все быстрее, от края к середине и обратно. Когда хор смолкает, музыкантам раздают с подноса кофе, они садятся на корточки, пьют и рассказывают шутки-прибаутки. Запев, удар, хлопок, еще — кто-то один заводит новый мотив, остальные подхватывают, и все повторяется.

С проводов грушами свисают лампочки. В долине каменной реки становится все темнее и все холоднее. Омар приносит нам походные куртки, потому что обниматься для согревания здесь запрещено. Ежится от ветра и компания других иностранцев, тоже оказавшихся здесь случайно и совершенно потрясенных происходящим.

Толпа потихоньку расходится — то ли на ужин, то ли на вечернюю молитву, и Омар снова зовет в гости. Быстро проглотив свою порцию тажина, я подсаживаюсь к другому гиду: не терпится утолить любопытство. Что это было? Бильмаун. Что это значит? Человек в шкуре. Зачем они наряжаются в козлов и бьют всех палкой? Просто так, забавы ради.

Гида зовут Ибрахим — удачное совпадение, ведь Ид-аль-кабир — праздник жертвоприношения Авраама, в исламском варианте — Ибрахима. Ангел Джабраил явился к пророку во сне и передал повеление Аллаха — во имя веры принести в жертву любимого сына. Ибрахим повиновался, и в последний момент Бог заменил ребенка на ягненка.

Наш Ибрахим — друг детства Омара, он работает гидом в горах и в пустыне, знает берберский, арабский, французский и немного испанский. С английским хуже, но мы все-таки нашли общий язык — по чуть-чуть от каждого. Бильмаун, говорит Ибрахим, — древний берберский праздник, его издавна отмечали только в горах, хотя карнавал становится все популярнее в Агадире, Марракеше и даже арабском Фесе.

— Когда начинается праздник? — спрашиваю я у своего проводника.

— Это зависит от луны, — Ибрахим задумчиво указывает пальцем в потолок.

Бильмаун наступает в полнолуние. Обычно он проходит на школьных каникулах и длится 3–4 дня. Для детей это настоящий Хэллоуин: «козел»-бильмаун заявляется на порог и рычит что-то вроде «trick-or-treat». В ожидании чудища ребята рассказывают друг другу страшилки о том, что будет, если они не дадут ему денег и угощений. Заберет всю еду? Сломает мебель? Схватит брата и сестру? Говорят, если бильмаун придет ночью на кладбище, то шкура козла прирастет к его телу. Так что дети заранее думают, где спрятаться от страшного и жестокого «бугимена». Деньги, собранные этими «волками в овечьей шкуре», потом отдаются в мечеть.

Для взрослых Бильмаун — своеобразный народный театр, театр сатиры: пока старейшин и детей не пускают на подмостки, герои представления выворачивают наизнанку человеческую жизнь со всеми узлами и запутанными нитками, обнажая пороки.

Человек в шкуре — воплощение греха, звериных инстинктов и необузданных страстей. Бильмауны позволяют себе любую прихоть, нарушая все табу. Произносят напыщенные грубые речи, показывают непристойные жесты и позы, оскорбляют зрителей и богохульствуют. Врываются в дома, перепрыгивая через заборы и влезая в окна, крадут еду, требуют денег. Разыгрывают бытовые сцены — вспахивание земли, сбор урожая, свадьбы и похороны — и высмеивают поступки соседей за прошедший год, так, что все обязательно узнают себя. Суть этого фарса в том, чтобы пристыдить всех и напомнить каждому его место в сообществе.

В основе ритуала — двойственная природа вещей. Бильмаун — немое двуполое существо, андрогин, с фаллосом сзади и одной грудью спереди. Все остальное тоже строится на игре противоположностей. Человек и зверь, мужчина и женщина, день и ночь, молодость и старость, жизнь и смерть, счастье и горе, дом и улица.

Представление играют в четыре акта. Первый — в мечети, в комнате для омовения, где покойных обычно готовят к похоронам. Здесь актеры делятся на «бильмаунов» в шкурах, «черных рабов», которые мажут лицо сажей, и «евреев», которые надевают маски с бородой.

Во втором акте этого странного представления ряженые совершают набег на дома — повторяя древний миф о двух насильниках, ворвавшихся в убежище женщин и за это преступление превращенных в чудовищ. Женщины обычно не открывают дверь посторонним, если мужа или отца нет дома. Но во время карнавала они вынуждены принять банду бильмаунов у себя и раздать всем подарки в обмен на благословение и покровительство — «барака». Бильмаун несет плодородие и плодовитость.

Дальше, в третьем и четвертом актах начинается хаос — пантомима, шутовство, паясничание. Актеры пародируют жителей деревни, в гротескной форме изображают отношения родственников, а зрители гоняют их и ругаются. Эти клоуны высмеивают даже Коран. В мечетях они валяются в золе от дров, которые жгли, чтобы греть воду для омовения, целый год. Но, развеивая пепел, колотя прохожих палками и копытами, бильмауны передают людям благословение. В конце концов бурлеск прекращается, старейшины вновь приходят в деревню — это значит, возрождаются высшие ценности.

В дни этого народного карнавала никто не работает, да и работа в нашем понимании здесь есть только у гидов — остальные держат скот и выращивают фрукты и ягоды, чтобы зимой продавать на рынке в Асни. Считается, что Бильмаун также приносит урожай. Его празднуют с утра до поздней ночи, прерываясь разве что на молитву. Мужчины поют песни о жизни в горах, поминают мертвых, разводят костер, чтобы греть бендир, — иначе звук глухой и руки мерзнут. Кофе им приносят как бы в дар от всех жителей — таков обычай.

— Почему эти оборотни так воняют?

— Это от солнца, — Ибрахим опять поднимает палец вверх.

Животных забили всего пару дней назад, но маскарадный костюмчик уже портится. По правилам Ид-аль-адха шкуру, рога и другие части жертвы нельзя продавать и наживаться на них, поэтому у берберов все идет в ход. Мужчина почесывает пышную желтую бороду — она сделана из яиц, муки и овечьей шерсти, вечером он пойдет в баню, и все его праздничное облачение смоется. В мешках, которыми парни кидались с крыши, — опилки и зола. Это чтобы все люди завтра надели новую одежду. Такой вот берберский катарсис: очищение и обновление.

Напоследок спрашиваю моего «пророка», как по-арабски «спасибо».

— Барклауфик, — улыбается Ибрахим.

Возвращаемся в гостиницу в темноте и еще долго сидим на крыше. Оттуда крохотная деревня Аремд — как муравейник, светящийся изнутри. Через два дня, когда покорение вершины Тубкаль будет уже позади, я снова увижу бильмаунов: в альпинистский приют прискачут «козлы» в черных мусорных мешках, с дырявой канистрой вместо бендира и большой громыхающей миской. И на этот раз я не побегу спасать свою шкуру, а буду танцевать и ребячиться вместе с ними.