На краю сельвы

Вот уже несколько часов наше каноэ, выдолбленное из цельного ствола дерева, поднимается вверх по течению Каньо-Москито, небольшого левого притока реки Парусито. В некоторых местах деревья и кустарники так разрослись, что смыкаются над руслом, образуя зеленые туннели, по которым медленно плывет наше суденышко.

Первый признак присутствия индейцев хоти, который мы встречаем, — примитивный мост: к стволу дерева, перекинутого через речку, привязаны жерди-поручни. После моста на берегу появляются тропинки и брошенные плетеные корзины. Проводники решают свернуть в совсем крохотный приток Каньо-Москито. Полог девственного леса окончательно смыкается над нашими головами, и вскоре мы упираемся в упавшее дерево, полностью перекрывшее русло. Плыть дальше нельзя.

ПОКИНУТАЯ ДЕРЕВНЯ

Во время рекогносцировки на берегу замечаем то и дело теряющуюся в зарослях тропу, которая приводит нас к покинутой на первый взгляд деревне индейцев. Поселение совсем крохотное — два открытых со всех сторон навеса и один глинобитный дом под двускатной пальмовой крышей. Но хотя в деревне никого нет, недавнее присутствие человека чувствуется: нехитрый скарб ожидает хозяев, рядом на пальмовых листьях лежат подгнившие остатки папайи. В центре селения на земле валяется сломанная духовая трубка — настораживающий знак. Что нам делать — не совсем понятно, но, поскольку близится заход солнца, решаем остаться в деревне, по крайней мере до утра.

В сумерках появляются две молодые женщины с детьми. На них грязная рваная одежда и украшения из разноцветного бисера. Одна из женщин немного говорит по-испански — из беседы становится ясно, что чуть дальше есть большая деревня индейцев. Хоти готовят принесенную с собой мелкую рыбешку, варят бананы и несколько початков кукурузы. С наступлением кромешной тьмы в деревню приходят двое мужчин.

Утром мы можем внимательнее рассмотреть друг друга. Один из индейцев вооружен старым и, похоже, сломанным ружьем, другой — копьем с наконечником из мачете. У подростка, пришедшего с женщинами, есть небольшой гарпун для ловли рыбы. Мужчины говорят по-испански вполне сносно, от них мы получаем более полные сведения. Все они пришли из большой деревни хоти. То место, где мы встретились, когда-то было их деревней, но некоторое время назад здесь что-то произошло (что именно, индейцы так и не рассказали) и хоти ушли отсюда. Вокруг растут папайя и бананы, поэтому аборигены периодически наведываются сюда для сбора урожая.

Вскоре мы снова остались одни: сначала деревню покинули мужчины, а чуть позже и женщины, — собрав фрукты и положив их в корзины, которые они несли на спине, используя налобные повязки. На прощание хоти сказали, что до деревни идти около часа, но следовать за индейцами было нереально: они передвигаются очень быстро, а у нас к тому же с собой был тяжелый груз. Прежде чем выдвигаться в сельву, решаем отправить проводников на разведку. Спустя пару часов они возвращаются ни с чем: за джунглями начинается опаленная солнцем саванна, в которой все тропы теряются.

Новости в сельве, впрочем, распространяются быстро. Очевидно, женщины-хоти рассказали о нашем присутствии, и после обеда к нам пришли новые визитеры. Индейцы обеспокоены — не являемся ли мы нелегальными золотодобытчиками и не претендуем ли на их землю. В ходе непринужденного разговора сомнения хоти относительно наших намерений, к счастью, развеиваются.

Становится окончательно ясно, что новая деревня находится на берегу реки Каньо-Бандарита, другого малоприметного притока Парусито. Есть еще одно селение в верховьях Каньо-Москито, но оно, со слов хоти, тоже было покинуто некоторое время назад.

Индейцы поясняют: место, в котором мы находимся, было оставлено из-за того, что здесь умерли два человека. Но, похоже, истинная причина более серьезна: жители потянулись в деревню покрупнее, к «благам цивилизации».

ИСТОРИЯ СОТВОРЕНИЯ МИРА

Каньо-Бандарита такая же мелкая, как и Каньо-Москито. Деревня, где теперь живут хоти, раскинулась у подножия высокого холма. С его вершины открывается замечательный вид: первозданная природа — горы, джунгли, саванна. Над ландшафтом доминирует тепуи Яви, ставшая теперь гораздо ближе. И со всех сторон виднеются хижины, около двух десятков, на небольшом расстоянии друг от друга. Сюда перебрались индейцы из разных, порой весьма удаленных мест: с рек Каньо-Москито и Каньо-Бандарита, Игуана и Каима.

Похоже, то, что не удалось сделать миссионерам, — собрать индейцев вместе в большом поселении — реализовал один человек, индеец-пиароа по имени Басилио, находящийся здесь на правительственной должности. У него есть помощник Бенжамин, наполовину индеец-мако, наполовину ябарана, говорящий на языках хоти, пиароа, ябарана и испанском.

Бенжамин воспитывает девочку-хоти, осиротевшую несколько лет назад, а в местной школе-хижине Басилио преподает детям основы испанского языка. В доме Бенжамина, стоящем в самом центре деревни, нередко собираются индейцы и, сидя без дела, беседуют о том о сем. В соседнем доме — радиорубка и медпункт с набором простых медикаментов. На берегу реки брат Бенжамина выдалбливает новое каноэ. Трудится один, но говорит, что ему помогают еще двое братьев, поэтому скоро он управится с работой.

Индейцы живут изолированно, и близкородственные связи среди них не редкость. В деревне можно встретить людей с неправильными, порой откровенно уродливыми чертами лица и другими физическими аномалиями — все это результаты кровосмешения.

Я прошу местного шамана, мужчину по имени Мерано, поведать о представлениях хоти — как был создан их мир. Рассказ Мерано поначалу захватывает, но очень скоро я понимаю, что слышал эту историю не раз и не два. Проводники подтверждают мои сомнения, шепнув на ухо, что шаман пересказывает библейскую легенду о сотворении мира.

Мифология хоти остается плохо изученной. Как и у других индейцев, у них много легенд и преданий, но под влиянием миссионеров трансформация традиционных духовных представлений хоти происходит очень быстро.

Мерано сообщает, что шаманы-хоти есть в деревнях на реках Игуана и Махагуа. Возможно, они смогут рассказать что-то новое. Мы решаем оставить деревню и попытаться найти хоти, живущих на берегах Махагуа.

ЛЕГЕНДАРНЫЙ ЛУИС

В устье Махагуа саванна вплотную подходит к ее черным, плавно текущим водам. Но чем выше по реке, тем гуще тропический лес, встающий по берегам. Упавшие деревья затрудняют продвижение: река настолько загромождена полусгнившими стволами, что в некоторых местах обмелела и каноэ приходится тащить волоком по вязкому илу. Все это наводит на тревожную мысль, что река может окончательно пересохнуть к моменту, когда нам надо будет возвращаться.

За деревьями мелькают два примитивных охотничьих лагеря — легкие навесы из пальмовых листьев, убогая хижина-времянка посреди возделываемой плантации. Наконец, на левом берегу появляется крохотная деревня из трех хижин. На удивление, она принадлежит не хоти, а индейцам панаре, перебравшимся на новое место из саванн у подножия гор Сьерра-де-Маигуалида.

Мы вплотную приблизились к подножию хребта, когда за очередным изгибом реки стал виден конечный пункт нашего путешествия — небольшое поселение хоти. Деревенька производит приятное впечатление. С первых мгновений ощущается, что здесь царит традиционный размеренный уклад жизни. В момент нашего появления в деревне находится около десяти человек: один мужчина, несколько женщин и детей разного возраста.

Глава местной общины и шаман, улыбчивый жизнерадостный 60-летний Луис, рад нас видеть: мои проводники, оказывается, давно с ним знакомы. Луис — легендарная личность, свидетель и непосредственный участник первых контактов хоти с внешним миром: он был информантом Вальтера Коппенса, первого антрополога, посетившего южные группы хоти в 60–70-х годах ХХ века.

Луис приглашает нас зайти в свой дом. Строению около 20 лет — по местным меркам весьма почтенный возраст для жилища. Хижина Луиса построена несколько иначе, чем другие дома в деревне. Ее стены — лишь вертикально вкопанные в землю жерди, неплотно прилегающие друг к другу, поэтому изнутри видно, что происходит снаружи. Просторная постройка используется сейчас как большая кухня, общий дом для собраний и различных хозяйственных работ. Сам Луис спит в соседней хижине, стены которой обмазаны глиной.

По нашим меркам в хижине хоти царит полнейший хаос: повсюду висят гамаки (Луис сам их плетет), тут же на огромном металлическом противне одна из женщин сушит над огнем маниоковую крупу; по периметру стен подвешены к балкам или валяются на земле плетеные корзины, духовые трубки, копья, одежда, связки бананов. Чего здесь только нет! Но обитатели жилища четко представляют, что и где у них лежит. Вот укороченные духовые трубки, длиной около метра, точная копия больших и длинных, предназначенные для тренировки мальчиков в стрельбе. Вот охотничьи трофеи: Луис с гордостью демонстрирует целую горсть клыков диких свиней и резцов капибар. Вот связки сухих листьев табака, распространяющие тонкий аромат. Шаман постоянно жует листья и говорит, что они помогают находиться в тонусе.

Неожиданно в хижину заползает желто-зеленая змея. Луис, ловко расправившись с ней, спокойно замечает: в этом году из-за выросшей высокой травы змей стало много. Чтобы они ушли, нужно выкосить всю растительность в деревне.

С охоты на легком каноэ-куриара в деревню возвращаются мужчина-хоти и его сын. На дне лодки лежит частично разделанная туша тапира и несколько крупных пятнистых сомов. Добычу окончательно разделывают тут же на берегу, после чего над всеми хижинами поднимается белый дым костров — мясо надо закоптить, пока оно не испортилось. Приятно осознавать, что жители деревни не испытывают проблем с питанием: у них много мяса и рыбы, фруктов и овощей (вокруг высажены бананы, папайя, манго), среди хижин разгуливают утки и куры. С людьми живут и собаки, кошки, попугаи…

Вернувшегося с охоты мужчину зовут Энрике. Но это испанское имя, должно быть и имя на языке хоти, — спрашиваю Энрике об этом. Мужчина несколько секунд о чем-то говорит с женой на своем родном языке, — я не понимаю их разговора, — и отвечает, что это его единственное имя. Подозреваю, что индейцы не до конца откровенны, но их можно понять.

Через несколько дней мы прощаемся с гостеприимными жителями Махагуа. В дорогу они щедро снабжают нас едой: копченым мясом и рыбой, фруктами. Несмотря на прошедшие дожди, уровень воды в реке еще больше снизился. Общими усилиями мы перетаскиваем тяжелое каноэ через песчаные отмели и древесные завалы. Через несколько дней район верховьев реки Махагуа будет полностью отрезан от «большой земли» до начала очередного сезона дождей.

В самолете, уносящем нас из амазонской глубинки в Каракас, есть время осмыслить увиденное в деревнях хоти и еще острее ощутить огромную разницу между нашими мирами. Вспоминаются слова Энрике, что привезенной им добычи должно хватить на четыре дня. Вероятно, у хоти уже закончились запасы, и мужчины снова отправились в джунгли, чтобы накормить свои семьи.

Пусть у них все будет хорошо.