Тверь

«Этот поезд летит, как апостольский чин, по пути из Калинина в Тверь», - вкрадчиво шептал из саунд-системы Борис Гребенщиков; так начиналось наше путешествие на северо-запад Центральной России. Этой песне было суждено стать лейтмотивом маршрута - с той лишь разницей, что вез нас не поезд, а полноприводный автомобиль. Мы ехали в Тверь, а попали в ностальгически советский Калинин. А вокруг него лежали времена еще более давние. Всюду, до самого горизонта, простиралась древняя Тверь - Великое княжество Тверское. Города, известные с ΧΙΙΙ, а то и с XII века, удел амбициозного княжеского рода, земля, жители которой до сих пор не жалуют москвичей, держа на них обиду за то, что в далеком XIV столетии Москва поборола Тверь в многолетней борьбе за право стать центром объединения русских земель. В этой борьбе, тяжелой и кровопролитной, поучаствовали и Великое княжество Литовское, и Орда, обрел славу и мученическую гибель главный герой тверского сепаратистского мифа князь Михаил. Историческая память об этом соперничестве, о не вытянутом тогда судьбоносном жребии (а ведь могли бы! - то и дело напоминают тверичи) наполняет смыслом здешние поля и холмы, между которыми вьется дорога. 

Мы несемся по волне исторической памяти. Средневековую реальность разнообразят шпили многочисленных колоколен екатерининских времен - от их изобилия и похожести друг на друга кружится голова. На поверхностный взгляд может даже показаться, что памятники XVIII столетия и создают тверской контекст. Однако стоит всмотреться в даль, послушать, с какой гордостью местные жители рассказывают об истории своей малой родины, о Михаиле Тверском (он тут - что Юрий Долгорукий в Москве), становится понятно: исторический ландшафт здесь определяет Средневековье. 

Тверская земля открыла нам свои исторические границы раньше, чем административные, - километров за пять, когда довольно добротное шоссе Р-90 привело нас в село Микулино на северной кромке подмосковного Лотошинского района, бывший город Микулин, возникновение которого относят к XII веку. Когда-то здесь кипела жизнь, местные князья чеканили собственную монету, а мощные рубленые стены на кромке вала окружал заполненный водой ров. Впрочем, фортификация не помешала Дмитрию Донскому, представителю московского дома, неоднократно сжигать крепость - а дальнейшая жизнь Микулина и вовсе выглядит так, будто историческую киноленту об основании города прокрутили задом наперед: возвращение в лоно Тверского княжества, разорение польско-литовским войском в Смутные времена, когда Микулин превратился в село Микулино-городище, переходившее из рук в руки, от одного помещика к другому. Перед революцией село было довольно крупное: 800 душ, несколько торговых и чайных лавок, булочная, бараночная, колбасная и другие мастерские, земская больница, а также и вовсе удивительные вещи: школа винокуров, двухклассное министерское училище и телефонная станция. В 1929 году Микулино отошло от Тверской губернии к Московской области - и в конце концов совсем захирело.

Несколько дворов за пределами земляного вала, сам пятиметровый вал, поросший травой, и, конечно же, собор - вот и все нынешнее Микулино. Собор, почти единственная постройка внутри кольца валов, действительно впечатляет, рисуясь белым силуэтом на ярко-зеленом травяном фоне. Этот храм построен в XV столетии, когда самостоятельное Микулинское княжество цвело последним цветом, - и несет на себе все черты эпохи: белокаменный, четырехстолпный, с пятью главами и перспективным порталом. Собор посвящен архангелу Михаилу, предводителю небесной армии, покровителю воинов и князей, среди которых двое центральных персонажей местной истории. Один - Михаил Александрович, в 1354 году превративший микулинский удел в центр самостоятельного княжества. Второй - его дед, Михаил Ярославич, тот самый Михаил Тверской, князь-мученик, выигравший сражение с союзным московско-суздальским войском и казненный в Орде не без участия московского дома и лично Ивана Калиты.

Имя супруги Михаила Ярославича, мужественной княгини Анны, привело нас на другой край Тверской области, в город Кашин. Княгиня прожила долгую жизнь, потеряла в Орде мужа, двоих сыновей и внука, приняла монашеский постриг под именем Софии и прославлена в лике благоверных князей (то есть за государственные дела в княжеском статусе, в то время как ее супруг канонизирован как мученик). Анна провела в Кашине лишь последний год своей жизни, переехав сюда по настоянию сына, Василия, - но именно этот город соединил ее имя со своим, именно здесь, в величественном Вознесенском соборе, построенном на средства Екатерины II, покоятся мощи святой. В соборе, недавно переданном церкви, теперь идет ремонт, и попасть внутрь, чтобы увидеть раку с мощами, сложно; однако о том, что Анна - здешний genius loci, напоминает недавно поставленный памятник княгине перед соседним собором - Воскресенским. 

Признаться, эта скульптура больше похожа на фигуру из типового памятника, посвященного Великой Отечественной войне, бойца в каске. Впрочем, здесь это «суровое мужество», скорее, удачная метафора. Благоверная княгиня, стойко переносившая все трудности и несчастья тверской истории ΧIV века, она была настоятельницей монастыря и служила примером для подражания не только женщинам, но и мужчинам своего времени. «В женском естестве мужескую крепость имела еси», - говорит о ней текст акафиста.

Местное воображение сделало Анну Кашинскую и ее мужа героями не только антимосковского сопротивления, но и романтической легенды. В изгибах речки Кашинки оно видит символические очертания сердца; считается, что где-то неподалеку Анна навсегда простилась с Михаилом, проводив его до реки Нерли Волжской, которая впадает в Волгу на территории Калязинского района, - и через три месяца узнала, что ее супругу в Орде вырвали именно сердце. Сегодняшние кашинские влюбленные - в память о чувстве Анны и Михаила и в знак своей любви - украшают перила моста через Кашинку маленькими замочками.

Километрах в 30 от Кашина, по разбитой Р-86, - Калязин, тверская Пиза, Венеция и Атлантида в одном флаконе. Когда-то здесь находился Калязинский монастырь, основанный в XV столетии Макарием Калязинским, уроженцем Кашина. Накануне войны, в 1940-м обитель обратилась в Китеж-град, ушла под воду вместе с частью города при строительстве Угличской ГЭС, и с тех пор над Волгой виднеется лишь колокольня разобранного Никольского собора - 1800 года постройки, пятиярусная, с обязательным для классицизма высоким шпилем. Поскольку центр города тоже оказался под водой, звонница осталась единственной городской достопримечательностью. Туристы, среди которых она известна как Затопленная колокольня, в Калязине редкость; обычно они проплывают мимо на круизных теплоходах, и лишь колокольня занимает их в этих местах.

Мы остановили машину на берегу широко разлившейся Волги - этот участок именуется Угличским водохранилищем. Колокольня, которую обычно фотографируют с воды (и на снимках она будто поднимается из глубин), отсюда, с берега, выглядит немного странно. Хорошо видны искусственный остров, насыпанный вокруг нее, причал для лодок. Над колокольней летают чайки, пронзительно-синие на ярком солнце волжские волны выбрасывают барашки на желтый песок. Воздух пахнет влагой; если не оборачиваться, забыть, что за спиной - типичная российская провинциальная реальность, воплощенная в виде нестройного ряда двух- и полутораэтажных домиков, можно почувствовать прибалтийский флер.

«Ух ты! Церкви эпохи Грозного просто так на дороге не валяются!» Мы резко сворачиваем с асфальтированного шоссе и съезжаем на грунтовку. Упоминание имени Грозного царя - и кажущийся символичным в этом контексте указатель на село Иваниши - прервало многочасовое созерцание однообразных среднерусских пейзажей из окна автомобиля. За поворотом на фоне ярко-синего неба открылся величественный Успенский храм. Вскоре выясняется, что он даже старше, построен еще до эпохи Ивана Грозного или в самом ее начале - в 1530-1540-е годы как монастырский собор Иванишского монастыря, на средства боярина Ивана Юрьевича Шигоны (Поджогина). Легенда об основании монастыря, которую с удовольствием пересказывают, за неимением других сведений, почти все церковные историки начала ΧΧ века, сообщает о человеке, страдавшем от того, что в его чреве поселился змей. Однажды несчастный заснул на этом месте, а пробудившись, получил исцеление - и дал обет устроить здесь монастырь. Белокаменный собор, строгий и мощный, показывает лучшие традиции архитектуры своего времени, будто гордится ими: прямоугольный в плане объем, узкие окна-бойницы, фасады, разделенные на три части и завершенные закомарами. Главы-луковицы, центральная - световая, две остальных - глухие, стоят на украшенных аркатурой барабанах.

Сзади нас - надгробная плита, сообщающая о преставлении в 1532 году «инока Онтона»; не без труда расшифровали мы эту надпись, выбитую на сером камне, продравшись сквозь титла и кириллическую цифирь. Этот далекий человек, вероятно, насельник монастыря, теперь как будто присутствует рядом с собором, олицетворяя прошлое. А еще здесь можно одним глазком заглянуть в будущее - в щелочку между неплотно закрытыми дверями храма увидеть, как возобновляется местная приходская жизнь.

На полпути к Твери, недалеко от Торжка, всех желающих ожидает маленький уголок Италии, полчаса архитектуры классицизма - усадьба Знаменское-Раёк. Название Раёк происходит, по-видимому, от находящегося неподалеку погоста Рай. Войдя в круговую колоннаду через калитку, со стороны главного дома (а не через въездные ворота, как полагается), можно еще больше ощутить цельность и завершенность этого ансамбля, его целесообразность - характерное свойство классицистической архитектуры. Ничего удивительного, ведь архитектор усадьбы - Николай Львов, мастер русского классицизма. Дорические колоннады соединяют главный дом с двумя флигелями и въездными воротами; колонны в портике главного дома и галереях разные по высоте, но имеют одинаковый диаметр - это создает впечатление легкости центрального здания. Дом, судя по планировке, вероятно, предназначался для приемов - овальный вестибюль, парадная зала, перекрытая двойным куполом. Во всем ансамбле нет ничего лишнего; сам архитектор говорил, что излишества «не более украшают, как парчовые заплаты на стройном гладком кафтане». Стоя в центре овального пространства, заключенного в колоннады, поневоле вспоминаешь, что все окружающее спроектировано человеком, который издал впервые на русском языке «Четыре книги Палладиевой архитектуры» с изображениями построек Андреа Палладио, зодчего позднего Возрождения, провозглашенного в XVIII столетии богом архитектуры.

Существует изящное сравнение, уподобляющее этот усадебный комплекс ожерелью: главный дом - кулон, флигели - ограненные бриллианты, парадные ворота - замок, а колоннада - цепочка. Такое сравнение вполне гармонирует с реальной историей усадьбы: она была задумана как подарок, сделанный Иваном Федоровичем Глебовым своей второй супруге, молодой Елизавете Петровне Стрешневой, последней представительнице древнего рода. Усадьбу окружает английский пейзажный парк, сохранились две системы прудов с каскадами. На острове в центре верхнего пруда одной из них - одинокая сосна. Когда-то сосен было три - об этом можно узнать из фрески, написанной самой Елизаветой Глебовой на стене в главном доме. Живая связь с прошлым чувствуется здесь повсеместно и не омрачена присутствием суетливых экскурсоводов; пока ансамбль еще не целиком отреставрирован, в отверстия на месте выпавших досок во втором ярусе колоннады можно увидеть высокое небо - а оно вряд ли изменилось за двести с лишним лет. 

Пересекая Тверскую область в разных направлениях, планируя свой маршрут более из соображений исторической связи, нежели географической целесообразности, мы то и дело оказывались в самой Твери. В городе, основанном в 1135 году и долгое время бывшим одним из крупнейших на Руси, от Средневековья осталась лишь историческая память - и единственный памятник, Белая Троица, церковь XVI столетия. Впрочем, и от последующих времен сохранилось не так много - несколько храмов и особняков да жемчужина классицизма - Путевой дворец, построенный Матвеем Казаковым для Екатерины II в 1760-е годы. Тверь разрушали все кому не лень: московские войска, польско-литовские смутьяны, екатерининские идеологи регулярной застройки, безбожники 1930-х, вооруженные динамитом, вермахт и люфтваффе - не говоря уже о периодически случавшихся пожарах. В конце концов после Великой Отечественной войны город пришлось отстраивать практически заново - и потому тон в тверском пространстве задает сталинская архитектура.

Здешний сталинский неоклассицизм - для жителей столицы, во всяком случае, - непривычно маленький по масштабу, как будто строили для детей. Небольшие здания с тонкими белыми колоннами, ненавязчивыми барельефами, кукольной лепниной... В сочетании с летним солнцем, синей волжской водой, видом набережной, по которой неспешно прогуливаются горожане, криками чаек и рекламой прогулок на водном велосипеде (должно быть, опасное удовольствие - рассекать на катамаранчике под носом у реактивных «Ракет») складывается иллюзия, что мы и не в Твери вовсе, а где-то на юге - то ли в курортном городке, то ли в пионерском лагере. Сталинская эпоха кажется здесь ностальгически-прекрасной, освещенной солнцем пионерской романтики. 

«Сталинский» облик, впрочем, Тверь начала обретать еще до войны - во всяком случае, самые запоминающиеся памятники этого стиля, Речной вокзал и кинотеатр «Звезда», были построены тогда, когда над страной звучали не победные марши, а беззаботные фокстроты. Если архитектура - это музыка, воплощенная в камне, то «Звезда» и Речвокзал - это оштукатуренная кирпичная «Рио-Рита». «Звезда» на правом берегу Волги, на нынешней набережной Степана Разина, открыла свои двери в 1937-м. Возможно, одним из первых фильмов, который показывали здесь, был «Петр Первый» с Николаем Симоновым в главной роли - он как раз вышел в том году; и возможно, среди зрителей даже были те, кто помнил, что именно на этом месте стоял путевой домик Петра. Речному вокзалу тоже «повезло» с местоположением; его возвели годом позже, в 1938-м, на месте древнего Отроча монастыря, в котором по приказу Ивана Грозного был убит митрополит Филипп. Вокзал - манифест сталинской неоклассики, удивительно тонкий и нежный для этого стиля, с аркадами в палладианском вкусе, балконами и огромной башней-ротондой. Сегодня вокзал не действует; он стал декорацией для кинофильмов (мы как раз попали на съемки), площадкой для ночных тусовок, прибежищем музеев ужасов и воинских традиций, странно диссонирующих с атмосферой места. Весной нынешнего года галерист Марат Гельман открыл было в здании Речного центр современного искусства - и даже провел фестиваль «Верь в Тверь», но уже через несколько месяцев на дверях появилась табличка «Ремонт». Вокзал пока так и остается романтическими развалинами, сохранившими в своих аркадах очарование ушедшей эпохи, - ему не удалось превратиться в храм искусства, а Твери - во вторую Пермь или третью культурную столицу России.