На расстоянии слова

Как точно подметил Иосиф Бродский, язык - более древняя структура по сравнению с государством. Отсюда и проистекает чувство превосходства поэта над политической властью. Разумеется, оно никогда не нравилось царедворцам, поэтому поэты нередко были у них в опале. Против неугодных применялись различные меры наказания, чаще ссылка или изгнание, что могло быть пусть и примитивным, но эффективным актом убеждения. Правда, такая демонстрация силы является еще и доказательством слабости - идеи невозможно победить оружием. Поэт не только порожден языком, он же его и формирует - с этой истиной правителям считаться не хотелось, но приходилось.

Скорбная элегия

Публий Овидий Назон родился и вырос в относительно спокойное для Древнего Рима время. Жизнь в столице была далека от военных конфликтов. Отец Овидия готовил сына к адвокатской карьере, от которой тот, как и положено поэту, отказался. Литературную известность он сначала обрел как автор сборников стихо-
творений «Любовные элегии», «Героиды» (в виде писем покинутых своими мужьями или любовниками женщин) и поэмы «Наука любви». В основном его стихи были ироничны, изящны, манерны и призваны, скорее, увеселять, чем вызывать сопереживание. А поэма, ставшая затем поводом для ссылки поэта, и вовсе являлась чем-то вроде веселой инструкции для тех, кто только собирался выйти на тропу войны с целью покорения женских сердец.

Такой большой поэт, как Овидий, не мог ограничиться незатейливой любовной лирикой - трудом всей его жизни стали «Метаморфозы». Это обширное сочинение (более 12 тыс. стихов) - космогония, поэма о причинах всего сущего, энциклопедия мифа.

К 50 годам Овидий обладал славой, поклонниками, большой семьей, вел жизнь состоятельного человека. Но со всем этим ему пришлось расстаться. В 8 г. н. э. император Октавиан Август распорядился выслать поэта на берег Черного моря в Томы (ныне территория Румынии). На первый взгляд, место ссылки не выглядит другим концом света, но если попытаться представить себе психологию римлян, ситуация отразится в ином свете. Для римского гражданина мир делился на Рим и не Рим, цивилизацию и варварство, территорию права и территорию инстинктов. Быть отлученным от империи означало только одно: не существовать. Конечно же, для именитого поэта разрыв с родиной был катастрофой, от которой он так и не оправился до смерти, наступившей через девять лет после изгнания.

О причинах такого поступка со стороны Августа можно только догадываться. Официальным поводом стало непристойное содержание любовной лирики Овидия, и в особенности «Науки любви». Но с момента ее публикации прошло более десяти лет, да и сам поэт уже не был молодым юношей, для которого наказание могло бы послужить уроком. К тому же Август никак не походил на роль тирана в духе Калигулы или Нерона - вспышками безумной ярости он не страдал. Сам Овидий отмалчивается. В «Скорбных элегиях», написанных в ссылке, он выражается весьма туманно: «Два преступленья сгубили меня, стихи и проступок»; «Знайте ж, молю: послужил... // ссылке моей ложный шаг, не преступленье виной»; «Поводы к ссылке моей без того всем известны и очень, // Сам же про то рассказать я не позволю себе». Видимо, настоящая причина была многим известна, но говорить прямо о ней никто не решался.

Некоторые исследователи полагают, что так называемым ложным шагом Овидия стала его роль фаворита у внучки императора Юлии (в том же году она была сослана за развратную жизнь). Другие считают, что поэт увидел нечто недозволенное, касавшееся жены Августа - Ливии.

По большому счету это не так уж и важно - состоялся прецедент, чья формула отчетливее содержания. Овидия сослали не за стихи, но будто за стихи. Каждый поэт, чья судьба смыкалась с изгнанием, чувствовал себя немного Овидием.

От трагедии до комедии

Данте Алигьери был одним из первых поэтов Италии, предвосхитивших эпоху Возрождения. Вслед за его творениями появились сонеты Петрарки, «Декамерон» Боккаччо, «Освобожденный Иерусалим» Торквато Тассо. Как будто бы эпоха великих римских поэтов (от Вергилия до Марциала) спустя века отразилась сквозь призму христианства. Выдающимся же среди равных был, конечно, он.

Автор «Божественной комедии» родился в мае 1265 г. во Флоренции. В девять лет, по его собственному признанию, он влюбился в свою ровесницу Беатриче Портинари. В 24 года она умерла, но впоследствии обрела бессмертие. «Надеюсь сказать о ней то, что еще ни о какой женщине не говорилось» - эта знаменитая фраза Данте воплотилась в жизнь. Можно долго спорить о том, с какой именно целью поэт (не без помощи Вергилия) прошел все круги ада и чистилища, но конечной целью его пути была, разумеется, Беатриче. Однако эта встреча в раю оказалась хоть воображаемой, но трагичной, ведь в канву высшей эстетики вплелись политические мотивы.

Во Флоренции того времени разыгрался экономический и политический кризис - императорскую власть (гиббелинов) сменила власть папская (гвельфов). Сами гвельфы оказались расколоты на «белых» (к ним принадлежал Данте) и «черных». Последние хотели заручиться поддержкой папы Бонифация VIII, первые же были настроены более патриотично к своему городу: они хотели независимости Флоренции по отношению и к Церкви, и к аристократическому сословию. Ситуация обернулась таким образом, что «белые» подверглись репрессиям «черных», а в январе 1302 г. Флоренция официально отреклась от Данте. Пока он защищал интересы своих единомышленников при папском дворе, «черные» предали его суду, обвинили в подкупе, взяточничестве, интригах против церкви и приговорили к крупному штрафу, лишению права занимать публичные должности и изгнанию на два года. Поскольку поэт не мог обжаловать данное решение, его приказали изгнать навсегда, а в случае появления во Флоренции - сжечь на костре. Всю оставшуюся жизнь он, пользуясь поддержкой различных правителей и меценатов, провел в скитаниях. Верона, Болонья, Луниджана, Казентино... Дорога изгнания в конце концов привела его в Равенну, где великий флорентиец скончался в 1321 г.

К личной трагедии поэта (потеря Беатриче) добавилась общественная - все это подтолкнуло к написанию «Комедии», к которой благодарные потомки добавили эпитет «Божественная». Вполне вероятно, что Данте и не создал бы надлунного мира, если бы подлунный не разошелся по швам.

От «Божественной комедии», которую многие считают величайшим литературным произведением в истории человечества, как от праздничного пирога, каждый берет свое - она построена на астрологии и космографии, нумерологии и теологии, истории (причем очень подробной) и геометрии и, конечно же, опирается при всем этом на многовековую поэтическую традицию. Патетика в ней пересекается с обыденностью, образ чистой и духовной любви с картинами ужаса, герои античности с друзьями поэта, а законы математики с языком метафоры. В знаменитой IV песне «Ада» Данте встречает Гомера, Горация, Овидия. Спокойные, отрешенные (без надежды на будущее) и величественные, они принимают его как равного. После чистилища его оставляет Вергилий, и Алигьери поднимается в высшие эмпиреи, чтобы в одиночестве встретить ту, что подвигла его воображение нарисовать эти картины. Встречу эту можно считать и фантазией, и реальностью, поскольку личный опыт наполняет мир человека, а воображение создает его.

Чужой среди своих

Он прожил жизнь так, что почти каждый юноша, увлекавшийся стихами, хотел прожить точно так же. Он первым проклял светские салоны, на что они ответили ему тем же. С его именем ассоциируется эпоха романтизма, хотя романтиком он, пожалуй, никогда и не был. Доля изгнанника выпала лорду Байрону по двум равновеликим причинам - из-за происхождения и убеждений.

Шотландская (Гордонов) и английская (Байронов) кровь только отчасти смешалась в голубую - поэт не был своим ни в кругу аристократов, ни либералов. Для одних он был слишком радикален в своих суждениях, для других - высокомерен. С раннего детства Байрон ощущал свою мрачную неприкаянность в этом мире. С матерью он постоянно был в состоянии войны, со сверстниками вел себя заносчиво (и не в последнюю очередь из-за своей хромоты), а в бога если и верил, то только в жестокого. Скорее даже так: с Каином он мог себя отождествить, Авель был ему не интересен.

Во время первой вылазки в Европу Байрон сочиняет поэму «Паломничество Чайльд-Гарольда», которая приносит ему бешеную славу на родине. Одновременно с этим он создает экстравагантный образ молодого человека, у которого пока еще есть идеалы, но нет иллюзий. Лондон зачитывался Байроном, приветствовал Байрона, удивлялся Байрону, но не замечал его. Точнее, замечал образ, созданный поэтом, но не самого поэта. К изумлению многих, этот образ мало походил на автора, отношения между ним и Лондоном начали накаляться.

Байрон открыто восхищался Наполеоном, что казалось англичанам напыщенной ересью. В палате лордов поэт выступал против обеих властвующих партий и вообще не считал нужным вести себя подобающим образом.

Многие полагали, что женитьба на строгой пуританке Анабелле Милбенк несколько образумит этого ниспровергателя общественной морали. Но что мог изменить брак в человеке, бросившем фразу: «Когда б Лауре быть женой поэта, то стал бы он всю жизнь писать сонеты»? А после того как по Лондону поползли слухи об инцесте между Байроном и его сестрой Августой, он окончательно превратился в общенародного изгоя. Брак закончился разводом, а безденежье вкупе с журнальными статьями-пасквилями и атмосферой осуждения со стороны всех без исключения салонов доводили поэта до отчаяния. Англии был нужен свой Гёте, но еще нужнее ей была своя Англия. Признать Байрона означало признать за человеком право самому выбирать между добром и злом, религией и атеизмом, а главное - интересами общества и частной волей. Страна кипела от возмущения, и весной 1816 г. поэт покинул ее навсегда.

Конечно, это стало ударом для Байрона, но в таком развитии событий не было противоречий. Поэт с детства ощущал себя именно изгнанником - он порвал отношения с матерью, окружавшими его женщинами, потерял веру в высшую справедливость и в свою страну. И черпал в этом мрачное, экстатическое удовольствие.

Байрона приняла Италия, где он успел не только завести роман с местной красавицей графиней Терезой Гвиччиоли, но и поучаствовать в революционном антипапском и антиавстрийском движении. Умер поэт в Греции во время народно-освободительной войны против турецких оккупантов. Образ изгнанника, недовольного собой и всеми скитальца был во многом отражением настроений тогдашней молодежи. Пушкинский Онегин - ироничная интерпретация этого образа, а лермонтовский Печорин - его продолжение. Пушкин похож на Байрона тем, что его также можно считать жертвой высшего света и дуэль с Дантесом была в какой-то степени «государственной». А автор «Героя нашего времени»вообще в некотором роде повторил судьбу Байрона. Словом, демон изгнания был присущ поэтическому «я» в стране, где трезвый взгляд на вещи объявлялся сумасшествием, а свобода слова - дикой выходкой. Эхом восклицаний Чайльд-Гарольда стали знаменитые лермонтовские строки:

Нет, я не Байрон, я другой,

Еще неведомый избранник,

Как он, гонимый миром странник,

Но только с русскою душой.

Смена империи

Поэзию Иосифа Бродского можно определить как преодоление на уровне языка пространства и времени. Если последняя категория автономна, то первая стала для поэта глубоким личным переживанием, возникшим из контекста эпохи. Советский союз был тем самым черным квадратом, фактически отменившим пространство вне своих пределов. Искусство в этой ситуации было полностью сведено к пропаганде.

Бродский не был диссидентом в привычном смысле этого слова, но он и не был, что называется, советским человеком. В родном Ленинграде на рубеже 1950-1960-х гг. он считался одним из лучших молодых поэтов - его оригинальные, пронзительные, смелые (по звучанию) стихи быстро стали достоянием самиздата. В них не было политики, но была свобода - вещь по тем временам, отпускавшаяся строго по рецепту. Отсутствие интереса к советскому (официальному) искусству государство воспринимало как угрозу по отношению к себе. Молодой поэт считался одним из главных «носителей» подобной угрозы. Хотя, возможно, кого-то просто раздражало его свободное, естественное поведение (как, несомненно, раздражал его очевидный талант).

Евгений Рейн, поэт и близкий друг Бродского, познакомил его с Анной Ахматовой. Сейчас это выглядит символичной передачей эстафеты, хотя их общение было лишено подобной риторики.

В феврале 1964 г. Бродского арестовали, посадили в психушку, а в марте того же года состоялся знаменитый судебный процесс, на котором поэт был осужден за тунеядство. Полтора года он провел в ссылке в деревне Норенской Архангельского района - под влиянием русской и мировой общественности его изначально пятилетний срок был сокращен до уже отбытого.

Поди, и он здесь подставлял скулу под аквилон,

прикидывая, как убраться вон,

в такую же - кто знает - рань,

и тоже чувствовал, что дело дрянь,

куда ни глянь.

Эти строки Бродский адресовал Пушкину - оба знали, что такое опала, оба мечтали выехать из страны. В июне 1972 г. «тунеядца» выслали из Союза. Поэт осознавал, что дорога назад для него закрыта - пространство преодолено уже не метафизически, а физически, необходимо было его принять. Разрыв с родиной стал для Бродского отправной точкой, катализатором его интеграции в мировую культуру. Для Запада он, скорее, был фигурой политической - задача теперь заключалась в утверждении собственного поэтического «я» на новой, абсолютно незнакомой почве. В Америке, где он остановился, начали выходить его сборники стихов, затем была преподавательская деятельность в Колумбийском и Нью-Йоркском университетах, эссеистика на английском языке, Нобелевская премия по литературе в 1987 г. и звание поэта-лауреата США.

В декабре 1975 г. Бродский посетил музей Данте во Флоренции - метафорически можно сказать, что встретились два изгнанника, так и не вернувшиеся на родину (прах великого итальянца, несмотря на все просьбы флорентийцев, до сих пор остается в Равенне). Петербург уже в ельцинское время неоднократно звал своего поэта обратно, но тот не приехал. Видимо, воскрешать памятники Бродскому не хотелось - это был вопрос даже не этический, а эстетический. В конце концов Запад стал для поэта чем-то вроде благоприятного «смягчителя» одиночества, источником которого была Россия. Пространство и время - в них существует каждый из нас; складывая их вместе, Бродский называл это судьбой, а осуществлять ее самостоятельно - естественное право человека.

Всех этих поэтов объединяет только форма конфликта, его содержание в каждом случае было индивидуальным. Ссылка Овидия стала результатом личного фактора, изгнание Данте - это сугубо политический шаг, Байрон осознанно или неосознанно сам «настаивал» на таком решении, биография Бродского - классические отношения между деспотической властью и художником. Поэты при жизни были широко известны (довольно редкая ситуация), что вынуждало систему (государство) быть резкой в своих жестах по отношению к ним. Стихи не могут изменить общественный строй, но они могут являться свидетельством его уязвимости. По большому счету любая подобная акция со стороны государства - признание собственной капитуляции. В известном смысле любое государство - это тоже форма, а кому как не художнику знать о том, что мир - это в первую очередь многообразие форм.