Москва

Москва, 1937-й. По умытой дождем площади Свердлова движется кабриолет. За его рулем — русоволосая девушка. Она внимательно смотрит вперед: трафик на Охотном ряду по тем временам плотный и довольно хаотический, по мостовой вперемешку движутся автобусы, черные «ЗИСы», пешеходы… Этот эпизод, будто выхваченный из потока повседневности быстрым взглядом фоторепортера, стал сюжетом картины Юрия Пименова «Новая Москва». Сегодня это название стало неофициальным именем того внушительного куска земли, который росчерком пера год назад прирезали к столице. Сравнение советского холста с современной действительностью многим показалось злободневным. 1930-е стали в Советском Союзе эпохой больших строек и грандиозных проектов. Многие из них рождались по мановению властной руки. И многие коснулись Москвы. Найдутся в анналах истории сталинского урбанизма и те проекты, авторы которых стремились изменить складывавшуюся веками структуру столицы и превратить Белокаменную в совершенно новый, невиданный доселе город. Не столько идеологии ради — сколько для решения насущных проблем. В общем-то тех же, что беспокоят урбанистов и сити-менеджеров сейчас.

Если в 1926 году жителей столицы было чуть больше двух миллионов, то к 1939-му — уже свыше четырех. Новыми москвичами становились в основном те, кто приезжал в столицу из деревень, спасаясь от голода и массовой коллективизации. Многие из них, особенно женщины, жили на нелегальном положении — у родственников или нанимаясь в домработницы. Ни появившийся именно тогда институт прописки, ни даже угроза тюремного срока за укрывательство «нелегалок» не могли остановить этот поток.

Быстро растущий город сам себя поставил в тупик. Москва впервые в своей истории испытала кризис роста. Не побежденный тогда, сегодня он обернулся глубокой урбанистической депрессией.

С самого начала своей истории, с того момента, когда владимиро-суздальский князь Юрий Долгорукий вторгся во владения легендарного боярина Кучки, чтобы выстроить на месте его усадьбы деревянную крепость, Москва развивалась по одному сценарию. Последствия каждого нового демографического взлета расходились по ней, как круги по воде: неровный треугольник Кремлевских стен, очертания Китай-города, кольцо Белого города, Садовое кольцо… Урбанистические окружности нанизывались одна за другой, как кольца в детской пирамидке. В первой половине XX столетия стало понятно: такое нанизывание на единый центр не может продолжаться бесконечно. «В Москве, кроме нескольких драгоценных памятников былой архитектуры, нет твердых основ; она вся нагромождена в беспорядке и без определенной цели», — заявил авангардист Ле Корбюзье, который работал над планом переустройства советской столицы в 1930–1933 годах. Но его усилия не нашли понимания у руководства страны. Столицу вновь решили взять в кольцо: утвержденный в 1935 году Генплан начертил еще одну окружность (в реальность она воплотилась только в наше время, в виде Третьего транспортного кольца), позже структуру закрепили кольцевая линия метрополитена и МКАД.

«Новая Москва» — попытка вырваться из порочного круга. Теперь Москва дотянулась до границы с Калужской областью, выпустив в юго-западном направлении гигантский протуберанец двух новых административных округов, Новомосковского и Троицкого, по площади превышающий прежний городской контур в два с половиной раза. Смелый полет административной мысли — но несбывшаяся история сталинской Москвы знает и еще более смелые планы.

Архитектор-мечтатель Николай Ладовский в 1930 году предложил не стеснять больше столицу тесными обручами  и  превратить ее в параболу, в подобие грандиозной кометы, ядром которой останется исторический центр, а хвост протянется на северо-запад. В качестве оси Ладовским была выбрана Тверская улица — вдоль нее на своих эскизах он многократно написал слово «политика». Сама парабола была провозглашена промышленной зоной, устремленной в двух направлениях, вокруг нее располагались агрозоны, а между ними и политическим лучом — жилые районы. В конце концов ось «политики» должна была дотянуться до Ленинграда, а Тверская — соединиться с Невским проспектом.

Выглядит фантастично — но сегодня, пожалуй, параболический фантазм Николая Ладовского мог бы стать произведением вполне реалистического жанра в сравнении с юго-западным сценарием. Ладовский выбрал вектор, имеющий большой потенциал именно к урбанистическому развитию: дорога, описанная Радищевым, к XX веку стала одним из главных путей роста Московской агломерации. Критики нынешнего юго-западного марша заявляют: прирезанный в прошлом году к столице участок — один из самых незаселенных в Подмосковье. На этих землях проживает всего 200 тысяч «новых москвичей», а из относительно крупных городов здесь только Щербинка и Троицк.

Вспоминают и о том, что первым шагом, сделанным на пути интеграции «новых москвичей» в столичную жизнь, был не строительный и не инфраструктурный — а «приписной»: распространение столичных льгот на население новых территорий. За ожесточенной критикой остается незаметно, что проект «Новой Москвы» оказался более дальновидным, чем возражения его противников.

Предлагая присоединять к столице лишь ее неофициальные спутники, отправные точки маятниковых миграций, критики подразумевают: существование в Москве единого центра, от которого урбанистический импульс распространяется во все стороны равномерно, как давление в законе Паскаля, будет вечным. Но у «Новой Москвы» другая цель — не надувать урбанистический пузырь до бесконечности, а разомкнуть почти тысячелетнее кольцо, создав альтернативные центры притяжения.

Очертания будущего «Новой Москвы» пока намечены лишь пунктиром. Но в том, что расщепление столичного ядра — основная цель преобразований, сомневаться не приходится. Если Ладовский назначил политику движущей силой развития своего супергорода,  идеологи «Новой Москвы» видят в ней основу новых центров притяжения. Поселок Коммунарка примет многие федеральные органы власти, а Троицк станет новым ядром столичной науки.

По пути децентрализации должны пойти и строители дорог — не только автомобильных, но и железных. Называя новый градостроительный контур не только «новой», но и «Большой Москвой», столичная мэрия сравнивает его с другими европейскими столицами — например, «Большим Парижем». И старается брать на вооружение опробованные там решения. Не секрет, что «Большой Париж» связан с сердцем французской столицы не только автострадами, но и комфортабельными городскими электричками, объединенными с линиями метро. Метростроевцы в «Новой Москве» тоже появятся — так, в 2017 году ожидается открытие станции в поселке Коммунарка, — однако и без того перегруженная подземка не станет здесь основным видом транспорта. Эта роль отведена железной дороге. На станциях Щербинка и Лесной Городок обещают выстроить новые вокзалы, а между ними проложить железнодорожную ветку через город Московский и Внуково. Столичные функционеры обещают достичь такого результата, чтобы в часы пик электрички здесь ходили с периодичностью раз в 5–7 минут. Говорят также о системе скоростного трамвая — тоже с успехом опробованного в Европе, о прокладке метро в Сколково и поселок Румянцево, на подступах к Внуковским воздушным воротам. К работе привлечены зарубежные урбанисты, занимавшиеся созданием «Большого Парижа», «Большой Барселоны», «Большого Токио», — свои предложения они должны сформулировать уже к сентябрю.

Итак, осенью с названия «Новой Москвы» должны исчезнуть кавычки. Какой она будет? Сколько новых обитателей присоединится к тем двум процентам москвичей, которые сегодня прописаны на этих территориях? Где они будут жить — в деконструктивистских высотках или в малоэтажных таунхаусах? Станут ли они заядлыми автомобилистами — или предпочтут вести более экологичный образ жизни? Сегодня у Москвы есть реальный шанс вырваться из многовекового кольца — остается надеяться, что этот проект не пополнит фонд отечественной «бумажной» архитектуры. 

МАРШ НА ЮГО-ЗАПАД

«Московское время — без двадцати восемь», — шутят, глядя на новую карту столицы, ее обитатели. Направление развития на юго-запад у многих вызывает недоумение в связи с отсутствием исторических предпосылок. Однако авторы «Новой Москвы» — не первые, кто предложил двигаться в эту сторону.

Юго-западный вектор развития был намечен еще в знаменитом сталинском Генплане 1935 года. Более того, юго-западное направление стало единственным разрывом в его радиально-кольцевой структуре. В основу выбора легло то же обстоятельство, что и сейчас: это направление было самым неосвоенным и незастроенным из всех столичных окраин, благодаря чему можно было не только разгрузить перенаселенные районы, но и выстроить буквально в чистом поле помпезные ансамбли — новое лицо советской столицы. Центром градостроительной композиции был провозглашен Дворец Советов (он, как мы знаем, так и не был построен), а от него на плане шел сияющий луч парадной магистрали — Комсомольский проспект. Его уравновешивала не менее торжественная хорда другого проспекта, Ломоносовского.

Сталинский план, хоть и не был реализован в полной мере, продолжал руководить градостроителями и после смерти вождя. В начале хрущевской эры предполагалось продолжать осваивать юго-западное направление, выстроить грандиозный Дворец Советов прямо напротив Главного здания МГУ, перенести сюда же Совмин и ЦК… Уже к 1959 году этот проект был свернут, торжественные жилые дома, предназначавшиеся высшим функционерам, переданы университетской профессуре, но московский юго-запад остался излюбленной площадкой для градостроительных инноваций — от экспериментов массового строительства в Черёмушках до Олимпийской деревни и комплекса зданий Института биоорганической химии, которые их архитектор, Юрий Платонов, уподобил двойной спирали молекулы ДНК. Сегодня развитие Москвы на юго-запад готовится начаться вновь.